Военный переворот и приход Колчака к власти. ч.50

(Продолжение, предыдущая глава:)

Обсуждение данной темы требует небольшого вступления.
Тема прихода Колчака к власти и получение им титула «Верховного правителя России», вместе с диктаторскими полномочиями, даже в советское время, как правило, преподавалась крайне невнятно, скороговоркой и без тщательного анализа действий заинтересованных сторон.
Этому есть, наверное, некоторое объяснение. Сам факт военной интервенции стран Антанты и их союзников в то время еще не подвергался никакому сомнению (благо до конца 80-х годов еще были живы даже некоторые участники Гражданской войны).
Поэтому рассказывать сказки о том, что никакой интервенции не было, или о том, что высадившиеся войска интервентов занимались исключительно раздачей гуманитарной помощи населению и прочими благородными делами (естественно совершенно бескорыстно), а то и вовсе помогали …большевикам (как это нынче стали делать некоторые демоисторики и либерпублицисты) в то время было затруднительно.

Тем важнее нам сейчас разобраться с движущими силами военного переворота в Омске, произошедшего 18 ноября 1918 года, понять, ПОЧЕМУ в результате его к власти пришел именно А.В. Колчак и какие державы (и их стратегические интересы) стояли за этими событиями.
Итак, в ноябре 1918 года у власти в Омске находилось вполне демократическое правительство Директории, состоявшее из 5 членов (Авксентьев – председатель, Болдырев, Виноградов, Вологодский и Зензинов), придерживавшихся вполне либеральных, или даже социал-демократических взглядов.

(В общем, как немногим позже высмеивал Демьян Бедный другое «демократическое» правительство барона Врангеля:
«Послюшай, красные зольдатен:
Зашем ви бьетесь на меня?
Правительств мой - все демократен,
А не какой-нибудь звиня!»)

Власть Директории активно поддерживало руководство Чехословацкого корпуса (которое тоже, в основном, симпатизировало либерально-демократическому образу правления).

Дела на фронтах, правда, были неважными, армии Директории отступали перед красноармейскими войсками, но никакой военной катастрофы не было, и особых причин для военного переворота, на первый взгляд не имелось.
Для того чтобы понять, что же тогда произошло, надо иметь ввиду следующие обстоятельства.
С началом интервенции войск Антанты и ее союзников, ряд великих держав стал смотреть на территорию России, как на свою землю, которую надо сначала оккупировать, а потом и юридически оформить ее «хозяйственное использование» в интересах метрополии.

Наиболее острое соперничество на Дальнем Востоке развернулось между двумя мощными империями: Великобританией и Японией.
В годы Первой мировой они были союзниками, но союз этот уже к концу ПМВ «трещал по всем швам» и их геополитические интересы становились все более и более антагонистическими.
Япония, сухопутные войска которой непосредственно не участвовали в боях против Германии, имела на Дальнем Востоке больше свободных войск, которые можно было применить, и она начала активно использовать их в Приморье, Манчжурии и Забайкалье.

Характерно, что к русскому населению японцы относились с нескрываемым презрением, совершенно бесцеремонно обращаясь с и местными «белыми» правителями и не слишком доверяя даже союзникам.

Вот что вспоминал об этом английский полковник Джон Уорд в своей книге «Союзная интервенция в Сибири 1918-1919 гг. (Записки начальника английского экспедиционного отряда)»:
«…японцы никогда не доверяли своим союзникам. Ни один приказ по японской армии никогда не сообщался союзным, командующим, пока операция не была выполнена…
Японцы никогда не совещались со своими союзниками и никогда не сообщали им о каком нибудь своем передвижении, пока оно не совершилось.
С чешскими командирами они обращались недостаточно вежливо, но наивысшее презрение они питали к русскому народу.
Этих несчастных людей они сбрасывали с железнодорожных платформ, пуская в ход приклады своих винтовок, как против женщин, так и мужчин, обращаясь с ними точь-в-точь, как с племенем покоренных готтентотов…

Я стоял в Никольске на платформе, ожидая поезда; кругом была толпа русских; недалеко находился японский часовой.
Вдруг он бросился вперед и ударил прикладом своей винтовки в спину русского офицера; последний упал плашмя, катаясь от боли по полу, между тем как японец, скаля зубы, взял ружье «на караул».
Хотя кругом стояло не мало народа, ни у одного из русских не хватило духу пристрелить японца; не желая вмешиваться, я ничего не предпринял, но наблюдал, что будет дальше.
Десять минут спустя другой японский часовой повторил то же самое, но на этот раз жертвой была хорошо одетая русская дама. Русские были так запуганы, что даже ее друзья побоялись помочь ей.
Я подошел, чтобы помочь; японец отстранился, но продолжал смеяться, точно все (это было милой шуткой)…

Я отправился в японскую-главную квартиру, находившуюся недалеко в вагоне, и донес о происшедшем.
Офицер казался удивленным, что я вступился за каких-то русских, которые, как он сказал, могли быть большевиками, - кто их знает, - и осведомился, не испытал ли я какой-нибудь неприятности от часового. Я отвечал, что первый же японец, который дотронется в моем присутствии до английского офицера или солдата, будет убит на месте.
Это, по-видимому, удивило японского офицера, который указал на то, что они оккупировали Сибирь и имеют право делать все, что им угодно».

Как видим, японский часовой (простой рядовой солдат) мог тогда без всякого повода ударить русского «белого» офицера прикладом так, что он на глазах у всех «катался от боли по полу», а затем так же запросто без причины ударить прикладом «хорошо одетую русскую даму», «скаля при этом зубы».
Никакой негативной реакции у японского офицера, к которому обратился полковник Уорд, это не вызвало.

(Вот где «просторы творчества» для создателей бесчисленных сериалов, заполонивших наше ТВ!!! Какие сцены можно снять! Какие актерские типажи использовать!
Но – им это не интересно, «не формат», как говориться.
Лучше уж что-нибудь «романтическое» про современных «ментов», или бандитов, или их проституированных подружек сбацать…)

Отметим, что все это происходило НА ГЛАЗАХ у целой толпы русских, на прямо вокзале, и никто из очевидцев не посмел возмутиться происходящим беззаконием. Можно представить, как вели себя японские интервенты без посторонних глаз…
Характерно и то, что японский офицер попросту НЕ ПОНЯЛ, чем был недоволен полковник Д. Уорд. Он даже уточнил у англичанина: испытал ли он «какой-нибудь неприятности от часового»?
А русские, по его мнению, вообще не имели никаких прав на оккупированных территориях: «горе побежденным».

Надо подчеркнуть, что японские войска тогда не только откровенно третировали русских, рассматривая их страну, как уже оккупированную Японией территорию, но и не слишком-то «чикались» даже с союзниками-англичанами.
Вот что вспоминает об этом полковник Дж. Уорд:
«…я заметил, что мой адъютант сердито спорит с двумя японскими офицерами возле платформы с британским флагом, прикрепленным для указания национальности поезда. Японцы так резко указывали на флаг, что я понял, что спор шел об этой оскорбительной эмблеме.
Когда японские офицеры отошли, я подозвал полковника Франка к себе и осведомился о причине спора.
Он сказал: «Я могу еще понять презрение японцев к России: она ниспровергнута и больна; но мне не совсем ясно, почему они хотят оскорбить свою союзницу-Англию. Японские офицеры, которые только что ушли, спрашивали, где английский командир получил разрешение повесить английский флаг на своем поезде.
Я ответил, что это английский поезд, везущий английский баталион в Омск, и что никакого разрешения не требуется.
Японцы на это возразили, что они считают оскорблением для Японии каждый флаг, кроме их собственного, развевающийся в Манчжурии и в Сибири.
Я сказал им, что они сошли с ума, и что если бы английский командующий услышал их разговор, оба они говорили по-русски, он потребовал бы удовлетворения.
На это они усмехнулись и ушли».

Интересно и то, КАК японцы обращались с представителями «белых» русских властей, на захваченной ими русской территории:
«С наивностью молодого заморского чуда Япония не только предъявляла различные требования к союзникам, но в то же самое время делала определенные предложения русским властям, обращаясь с ними, как с лицами, которым поручен временный контроль над территорией, принадлежащей в сущности ей одной.
При высадке своих войск во Владивостоке Япония представила командующему областью через своих дипломатических агентов ряд предложений, которые отдавали под ее контроль русские приморские области.
Командующий русскими войсками попросил, чтобы эти предложения были изложены письменно, и японский агент после некоторого смущения согласился на это при условии, что первый пункт предложений не должен рассматриваться, как окончательный, но только как предваряющий другие.

Первое предложение состояло в следующем: Япония обязуется уплатить командующему 150.000.000 р. (по старой валюте), взамен чего последний должен подписать соглашение, предоставляющее Японии владение всеми береговыми и рыбными правами вплоть до Камчатки, вечную аренду Инжильских копей и все железо (исключая принадлежавшего союзникам), находящееся во Владивостоке.
Командующий оказался в этом деле честным человеком, так как сообщил в своем ответе, что он не представляет собою русского правительства и не может подписать акта, отчуждающего собственность или права России, как это предлагается Японией.
Ответ последней был краток и достаточно красноречив: «Берите наши деньги и подписывайте соглашение, а риск относительно законности поделим пополам».

Особенно восхищает, конечно, требование ВЕЧНОЙ аренды Инжильских копей и «всего железа», находившегося во Владивостоке!!!

Продолжим рассказ Дж Уорда:
«Директория во главе с Авксентьевым, Болдыревым и К-о считала себя в это время уполномоченной говорить от имени России.
Как только командующий отказался пойти на японское предложение, последние стали делаться Директории.
Она командировала во Владивосток Иванова-Ринова для ведения переговоров и, я думаю, для получения денег.
Когда в июне 1919 г. я был во Владивостоке, железо находилось уже в складах и грузилось на японские суда. Авксентьев потом был изгнан, но Болдырев жил в Японии с полным комфортом и вполне безопасно».

Иначе говоря, в отличие от честного остолопа-командующего русскими войсками во Владивостоке (так и не понявшего, какое счастье само катило ему в руки), руководство Директории оказалось менее брезгливым в получении японских денег, и сделка с Японией состоялась.
Правда, с «вечной арендой» копей дело не выгорело, ну так хоть железо из Владивостока японцам удалось забрать…

Но это были только ПЕРВЫЕ шаги. Японцам мало было своего контроля над Манчжурией и Забайкальем, под прикрытием кровавой диктатуры атамана Семенова, им хотелось полного контроля над сибирскими территориями и богатствами.
Власть Директории в это время была довольно хлипкой, а Япония имела сотни тысяч дисциплинированных и боеспособных солдат, которых она вполне могла использовать для окончательного «освоения» Сибири.

Вот что пишет об этом полковник Дж. Уорд:
«…японцы, верные своей природе, завязали с Директорией переговоры относительно занятия всей железной дороги до Урала, а также запрашивали, какие концессии, территориальные и минеральные, они могут рассчитывать получить в виде компенсации за использование японских сил для охраны Директории.
Действительно, соглашение между Японией и Директорией, отдававшее первой всю железную дорогу до Урала, было только-что подписано или было накануне подписания, когда Директория пала…»

Вот тут-то, как принято сейчас шутить, и «порылась собака»!
Разумеется, полный контроль японской империи над ВСЕЙ Сибирью никак не мог устроить Великобританию.
Именно готовность омской Директории подписать это соглашение с Японией стало причиной организации военного переворота, устранения «демократической» Директории от власти, и установления диктатуры Колчака, который тогда официально находился «на службе у британской короны», и был ставленником Англии в Сибири.
Полковник Дж. Уорд так описывает произошедшие события:

«Мы прибыли в Омск на городскую станцию в 5ч.30м. вечера, 17 ноября 1918 г.
Адмирал поблагодарил меня за мою помощь, мою охрану, мою благосклонность и защиту, которую я оказал ему. Я обещал ему и впредь свою помощь и симпатию в его патриотической попытке оживить дух его народа. Он прямо отправился на свою квартиру, где и оставался.
Корреспондент «Таймса» в своей депеше указывал, что Колчак уже знал о том, что должно было произойти в эту ночь в Омске. Я не думаю, чтобы это было так. Он мог лишь догадываться, что нечто очень неприятное носится в воздухе-даже наименее проницательные люди из тех, кто был вне сцены, знали; это; но как все должно было произойти, откуда исходили директивы, на кого должно было все обрушиться, было секретом, который знали только немногие, и я убежден, что адмирал не был в их числе, если только не играл второстепенной роли».

Тут надо отметить несколько важных моментов.
Полковник Уорд невольно еще раз подчеркивает, кто был главным в первой (и последней) поездке военного министра правительства Директории Колчака «на фронт»:
«Адмирал поблагодарил меня за мою помощь, мою охрану, мою благосклонность и защиту, которую я оказал ему».
Характерно и то, что Уорд пытается представить дело так, что Колчак, мол, был «не в курсе» событий грядущего военного переворота, даже пытаясь опровергнуть противоположное мнение корреспондента «Таймс» об этом.
Думаю, что в данном случае он лукавит, да и не на всех переговорах Колчака с заговорщиками Уорд участвовал.
Любой военный переворот делается под конкретную фигуру диктатора, и конечно, это с ним заранее обсуждается и согласовывается.

В книге П.Н. Зырянова «Адмирал Колчак, верховный правитель России» приводятся любопытные подробности переговоров Колчака и чешского генерала Р. Гайды, произошедшие накануне переворота.
Во время поездки Колчака, в качестве военного министра Директории, в Екатеринбург, состоялась его встреча с генералом Гайдой, командующим Екатеринбургской группировкой белых войск.

Интересно, что это была уже не первая их встреча. Познакомились они еще в октябре 1918 года во Владивостоке, куда Гайда приехал из Екатеринбурга в командировку, а Колчак только что прибыл из Японии на английском пароходе.
Наибольшее впечатление на молодого чешского генерала произвёл, прежде всего, внешний вид Колчака: впалые щёки, говорившие о его материальной нужде, поношенный штатский костюм и особенно - мягкая широкополая шляпа, придававшая гостю, как писал Гайда, «пролетарский вид». (РГВА. Ф. 40169. Оп. 1. Д. 1. Л. 168.)
Гайда тогда подумал, что безработный адмирал ищет, куда бы в России пристроиться.

Во время второй встречи бывший «безработный адмирал» уже был военным министром правительства Директории и по должности отвечал за снабжение белых войск, (которое было организовано из рук вон плохо).
После банкета Колчак и Гайда побеседовали с глазу на глаз.
Оба оставили разное описание этой беседы.

«Колчак говорил, что речь сначала зашла о положении в Омске, причём адмирал отметил, что компромисс между Директорией и правительством получился очень шатким, единства власти по-прежнему нет, и чем это закончится - неизвестно.
Гайда согласился, что Директория - «несомненно, искусственное предприятие». Затем опять перешли к диктатуре, но конкретных имён не обсуждали, хотя Колчак сказал, что диктатором должен стать человек, непосредственно командующий войсками.

Гайда же вспоминал, будто Колчак «зондировал почву относительно себя» и понял разговор в том смысле, что он, Гайда, не будет ему препятствовать.(АРР. Т. X. С. 289; РГВА. Ф. 40169. Оп. 1. Д. 1. Л. 171.)
Оба они в своих рассказах упустили один важный момент.
Дело в том, что в это время разгорелся конфликт между Гайдой, с одной стороны, и, с другой, - командующим Сибирской армией Ивановым-Риновым и его начальником штаба Беловым.
Дело дошло до того, что Гайда потребовал убрать Белова в течение 48 часов, угрожая двинуться на Омск. (Ультиматумы и угрозы пойти походом на Омск - это было в духе Гайды).
Похоже, Гайда во время беседы так же торговался с Колчаком. Гайда не прочь был занять место Иванова-Ринова. [Красные зори. 1923. № 4. С. 87.]

Потом Колчак выехал на линию фронта, которая по-прежнему проходила близ Кушвы. Встречался и говорил с офицерами и солдатами, воочию убедился, как плохо они вооружены, накормлены и одеты. Некоторые носили такие фантастические одеяния, на которых не было никаких знаков различия.[АРР. Т. X. С. 286.] Колчак понял, что Иванов-Ринов и Белов действительно не занимались своим прямым делом.

Тем временем к Гайде явился полковник Лебедев и, видимо, осведомлённый о его взглядах, запросто показал ему список кандидатур, из коих надо было выбрать диктатора.
Среди них были Иванов-Ринов, Дутов, Болдырев, Хорват, Дитерихс, Семёнов.
Адмирал Колчак, как вспоминал Гайда, стоял на последнем месте.
Гайда сказал, что из всего списка он поддержал бы только Колчака: Болдырев для таких целей слишком слаб, а все другие, по его мнению, - монархисты. [РГВА. Ф. 40169. Оп. 1. Д. 1. Л. 172.]»

Обратите внимание, что молодой полковник Лебедев имел при себе (и демонстрировал другим) список возможных диктаторов, который активно обсуждался «заинтересованными лицами».
Колчак был в этом списке на последнем (!) месте. Несложно догадаться, что имелась какая-то «загадочная» сила, которая запросто переместила недавнего «безработного адмирала» с последнего на первое место в этом списке.

«С фронта Колчак вернулся в Екатеринбург, и здесь у него была ещё одна беседа с Гайдой. Последний уверял, что они говорили на общие темы, но скорее всего разговор носил вполне конкретный характер. Колчак поддержал Гайду в конфликте с Ивановым-Риновым и Беловым.
Болдыреву от имени военного министра была послана телеграмма с настоятельной рекомендацией устранить от командования обоих.[Там же. Ф. 39499. Оп. 1. Д. 45. Л. 1.]»

Так что Колчак не только был в курсе всех деталей будущего переворота, но и довольно активно участвовал в его подготовке.

Об этом же писал в своих воспоминаниях и бывший министр продовольствия в правительстве Колчака И.И. Серебренников:
«Лично я считаю, что адмирал Колчак был осведомлён о заговоре и дал заговорщикам своё согласие принять на себя бремя диктатуры, ибо я уверен, что без этого предварительного согласия адмирала устроители переворота едва ли рискнули совершить таковой». (Серебренников И. И. Гражданская война в России: Великий отход Указ. соч. Т. 1. С. 220.)

Давайте посмотрим, как, по впечатлениям Уорда, жилось в Омске при «демократической Директории»:
«Положение в Омске в это время было просто неописуемое. Каждую ночь, как только темнело, начинали раздаваться ружейные и револьверные выстрелы, крики по всем направлениям. Наутро санитарные двуколки поднимали от пяти до двадцати мертвых офицеров. Не было ни полиции, ни судов, ни закона, ни чего-нибудь подобного.
В отчаянии офицеры группировались «вместе и без разбора мстили населению, которое считали ответственным за убийство своих сотоварищей…
Такова была кровавая сцена, на которую мы были заброшены, и таковы были условия, ставшие совершенно ненормальными в столице под управлением пятичленной Директории.
Члены ее были самыми отчаянными банкротами, которых когда – либо производила Россия, и народ ждал с нетерпением и надеждой их скорого удаления. Я нисколько не удивился, когда на следующее утро мой адъютант, полковник Франк, в страшном возбуждении и волнении вернулся из русской главной квартиры, говоря мне, что, по-видимому, Россия осу-ждена на вечную смуту. Я спросил, почему? Он отвечал, что в эту ночь несколько негодяев арестовали, членов Директории и правительства из социалистов-революционеров, что в главной квартире никто не знает лица, кто мог бы стать во главе правительства в стране, и что для него нет никаких сомнений в том, что члены бывшего правительства уже убиты.
Я принял необходимые меры для безопасности моей команды и начал ожидать развития событий. Я узнал, что телеграф на восток прерван и что coup d"еtat уже в стадии завершения».

Современный исследователь В.Г. Хандорин в книге «Адмирал Колчак: правда и мифы» сообщает о перевороте следующие детали:
«К адмиралу в тот вечер заходили офицеры из Ставки и казачьих частей. Велись уже прямые разговоры о смене власти и о том, что он должен принять на себя роль диктатора. Колчак уклонился от прямых предложений возглавить переворот. «У меня армии нет, я человек приезжий, – говорил он, – и не считаю для себя возможным принимать участие в таком предприятии» (Допрос Колчака. // А.В. Колчак. Последние дни жизни. – Барнаул, 1991. – С.228)
Все же он соблюдал осторожность.
Но, не соединившись формально с заговорщиками, Колчак и не выдал их, хотя к нему заходил в тот вечер сам глава Директории Авксентьев…
Ударную силу заговора составляли военные, в том числе чуть ли не все офицеры Ставки во главе с генерал-квартирмейстером Ставки полковником А. Сыромятниковым. Наиболее активную роль играли офицеры-казаки. Политической «пружиной» заговора были упоминавшийся кадетский эмиссар В.Н. Пепеляев и близкий к правым кругам министр финансов Директории И.А. Михайлов. В их планы были вовлечены часть министров, видные деятели буржуазных организаций.
Об участии в организации переворота английской военной миссии, о чем утверждала советская пропаганда, документов нет.

В основном эти зыбкие утверждения базировались на голословных обвинениях со стороны их французских коллег, выдвинутых впоследствии, после краха Белого дела, когда большинство причастных к нему, в том числе и союзные представители, стали искать «виноватых» между собой.
Намеренно преувеличивая таким образом роль англичан, французы пытались тем самым возложить на них максимум ответственности за дальнейшее.
Но никаких фактов, подтверждающих это, нет – доказано лишь, что офицеры британской военной миссии были поставлены в известность о планах заговорщиков и гарантировали им свое невмешательство. Остальное относится к области домыслов, основанных на близости Колчака с англичанами (ни он, ни они не скрывали взаимных симпатий) и на том, что в период его пребывания у власти офицеры английской миссии теснее других сотрудничали с ним и наиболее добросовестно помогали ему».

Очевидно, что В.Г. Хандорин, откровенно симпатизирующий Колчаку в своей книге, просто лукавит.
Признавая факт, что английские уполномоченные представители при Директории ЗНАЛИ о грядущем военном перевороте и ГАРАНТИРОВАЛИ заговорщикам свой нейтралитет, он утверждает, что ПРЯМЫХ улик, изобличающих их участие в перевороте нет.

Разумеется, НИКАКИХ документов, напрямую доказывающих причастность английских уполномоченных в организации заговора типа: «Список заговорщиков УТВЕРЖДАЮ, генерал Нокс» нет, да и быть не могло.
Английские спецслужбы очень хорошо умели работать, и легко обходились без того, чтобы письменно фиксировать свое участие в подобных спецоперациях.
Однако, старинный прием определения «бенефициаров», по принципу: «кому это выгодно?», позволяет определить, в чьих ИНТЕРЕСАХ был совершен переворот.

Глава английской военной миссии генерал Альфред Нокс, встречавшийся с Колчаком еще в Японии, после этой встречи докладывал своему руководству, что «нет никакого сомнения в том, что Колчак является лучшим русским для осуществления наших целей на Дальнем Востоке».

А вот как произошел сам переворот:
«Переворот произошел в ночь на 18 ноября 1918 года. Около 300 казаков во главе с офицерами окружили дом, где остались на ночное заседание глава Директории Авксентьев, член Директории Зензинов и товарищ министра внутренних дел Роговский. Кроме них, был арестован той же ночью в гостинице член Директории Аргунов. Все это были эсеры, представлявшие демократическое «лицо» власти.

Из воспоминаний бывшего члена Директории В. Зензинова:
«Вечером 17 ноября… мы мирно беседовали за чаем и уже собирались расходиться по своим домам, когда вдруг в половине первого ночи в передней квартиры Роговского неожиданно раздался топот многочисленных ног и к нам с криками «руки вверх!» в комнату ворвались несколько десятков офицеров с направленными на каждого из нас револьверами и ружьями. Под угрозой немедленного расстрела они запретили нам двигаться с места и заявили нам троим, что мы арестованы. На наш вопрос, кто осмелился дать им приказ об аресте законного правительства, они отвечать отказались.
Большинство из них были пьяны и сильно возбуждены.
В таких случаях револьверы обычно начинают стрелять сами, и можно только удивляться, как это тогда не случилось»…

В обществе отнеслись к перевороту кто безучастно, а кто и радостно, уповая на установление твердой власти, по которой так стосковался средний российский обыватель тех дней. Примиренчески настроенных членов Директории – беспартийного Вологодского и кадета Виноградова аресту не подвергли. Генерал Болдырев находился в отъезде на фронте.» (В.Г. Хандорин «Адмирал Колчак: правда и мифы»).
Из позднейших показаний А.В. Колчака на допросе следственной комиссии в Иркутске:
«О совершившемся перевороте я узнал в 4 часа утра на своей квартире. Меня разбудил дежурный ординарец и сообщил, что меня просит к телефону Вологодский (председатель Совета министров). Было еще совершенно темно. От Вологодского я узнал по телефону, что ночью около 1–2 часов были арестованы члены Директории...
Около 6 часов Совет министров собрался». (Допрос Колчака. // А.В. Колчак. Последние дни жизни. С.229-230)

«Заседание повел премьер-министр П.В. Вологодский. После того, как Виноградов в знак протеста сложил с себя полномочия члена Директории, ситуация несколько упростилась. Директория была признана фактически несуществующей. Совет министров взял власть в свои руки и постановил избрать военного диктатора с передачей ему всей полноты власти.
Поскольку кандидатура Колчака была предложена на тайное голосование, он с заседания на время «выборов» удалился. В итоге 13 из 14 голосов было подано за него и 1 – за отсутствовавшего Болдырева», - отмечает в своей книге В.Г. Хандорин.

Такой итог, на редкость единодушных результатов, тайного голосования был зафиксирован в журнале заседания Совета министров.
Однако, председательствующий на этом собрании П.В. Вологодский в своем дневнике записал, будто бы двое (в их числе он сам!) голосовали не за Колчака, а за генерала Хорвата («старую швабру», по меткому колчаковскому определению) , а о Болдыреве при этом он не упоминает вообще.
(Вологодский П.В. Во власти и в изгнании. Дневник премьер-министра антибольшевистских правительств и эмигранта в Китае (1918–1925). – Рязань, 2006. – С. 119.

Сложно сказать, кто тут прав.
Бесспорны два обстоятельства:
- Кто-то очень хорошо «поработал» с членами правительства Директории, чтобы они так единодушно проголосовали за недавно появившегося в их рядах Колчака;
- Лишний раз подтверждается старая истина, что решающую роль в результатах тайного голосования играет тот, кто ведет подсчет голосов. При необходимости, как надо, так и посчитают.

В тот же день Совет министров принял «Положение о временном устройстве государственной власти в России». Колчаку тут же присвоили титул Верховного правителя России.
Одновременно он становился Верховным главнокомандующим и, неизвестно за какие заслуги, был произведен из вице-адмиралов в «полные» адмиралы, т.е. получил третьего орла на погоны.
Официальное обоснование и формулировка переворота в принятых Советом министров и опубликованных в тот же день документах выглядели так:
«Вследствие чрезвычайных событий, прервавших деятельность Временного всероссийского правительства (т.е. Директории), Совет министров… постановил принять на себя всю полноту государственной власти». (Газета «Правительственный вестник» (Омск). 1918, 19 ноября; Законодательная деятельность Российского правительства адмирала Колчака. – Томск, 2002. – Вып. 1, с. 15.)

В.Г. Хандорин в своей книге так рассказывает о первых шагах новой власти:
«Председателем Совета министров остался занимавший эту должность при Директории беспартийный, близкий к кадетам сибирский адвокат Петр Васильевич Вологодский (в прошлом – областник). Для Колчака он являлся компромиссной фигурой и служил символом легитимности его режима. Своим приказом Колчак объявил о вступлении в верховное командование вооруженными силами и освобождении с этой должности генерала В.Г. Болдырева».

Тут внешне все более-менее «чинно-благородно», полный суверенитет и демократия, включая единодушное тайное голосование «за» Колчака.

Совершенно по-другому, куда менее гладко и бравурно выглядит описание этого переворота в книге английского полковника Дж. Уорда:
«В 11 ч. утра 18 ноября я был официально уведомлен, что в 9 ч. утра собрался Совет Министров и продолжает свое заседание, имея целью рассмотреть положение, созданное арестом Директории; что он уже просил адмирала Колчака принять верховную власть, но тот отказался; что министры питают надежду, что ради спасения России можно будет убедить адмирала принять на себя бремя правительства, так как это является единственным средством вывести страну из се отчаянного Положения.
Разнообразнейшие слухи ходили по городу: что мой вагон будет обстрелян бомбами, что британцы будут принуждены сражаться для спасения своей жизни. Я говорил моим осведомителям, что им нет нужды заботиться о нас, что мы в состоянии сами сделать это...
Тогда мелодия изменилась: меня стали спрашивать, буду ли я защищать министров, находящихся на заседании, если на них нападут? Мой ответ был, что всякий политический беглец, ищущий убежища в моих рядах, найдет защиту, но он должен при этом оставить всякую мысль о дальнейшем участии в русских делах.
«Но что вы будете делать, если восстанут русские войска и попытаются убить тех, кто скрывается у вас. Выдадите вы их?»
-«Никогда».
-«А что, если этого потребуют командиры чешских войск?»
-«Тем более никогда, не говоря уже о том, что чехи настолько порядочны, что никогда не потребуют, того, что не может выполнить ни один солдат».
Последний вопрос был самым главным из всех, и тут без сомнения заключалось зерно всех остальных вопросов, которые были простыми камуфлетами.
Чехи только что отпраздновали начало своего национального республиканского правительства и были естественно охвачены обычными делами в духе «свободы, равенства и братства»; поэтому нельзя было ожидать, чтобы они отнеслись с равнодушием к установлению диктатуры, и с этой стороны можно было ожидать серьезного недоверия.
Враждебная позиция, с которой встретила русская фракция Чешского национального совета в Екатеринбурге и Челябинске принятие Колчаком верховной власти, является лучшим доказательством опасности, которая могла распространиться с этой стороны».

Как видим, ни о каком «тайном голосовании» у полковника Уорда и речи нет, зато он говорит о РЕАЛЬНОЙ опасности для диктатуры Колчака.
Дело в том, что и военный переворот, и арест членов Директории, да и самого Колчака поначалу резко негативно восприняли руководители и личный состав чехословацкого корпуса, который в то время был самой боеспособной частью «белых» войск в Сибири и который контролировал всю Транссибирскую магистраль.
Не считаться с этим было нельзя.
Если бы чехословаки тогда предприняли военные акции в защиту арестованных членов демократической Директории, то власть Колчака была бы обречена.

«Ни Совет Министров, ни сам Колчак не могли принять окончательного решения, пока у них не было полного представления о позиции Британии в этом вопросе. Позиция чешских войск в Омске сделала невозможным для них приближение к месту, где заседали министры, без того, чтобы не наткнуться на британцев, а мои пулеметы командовали над каждой улицей, которая вела к помещению русской главной квартиры.

Дела были в таком состоянии напряжения, что я для безопасности своей команды уведомил как русских, так и чешских властей, что не позволю группам войск или каким-либо гражданам приближаться или собираться вблизи моего расположения; что всякое такое сборище или попытка приблизиться будут сочтены враждебным актом и на него будет отвечено соответствующим образом.
А что все эти распоряжения дали министрам больше уверенности продолжать их политику, в этом не может быть никакого сомнения. Это было одним из неизбежных следствий наших приготовлений к самозащите и не имело характера влияния на их решения, которые всецело принадлежали им одним; но это придало устойчивость всей обстановке.
Я отмечаю все эти факты с той целью, чтобы все те, кто является заинтересованным, могли указать их настоящее значение и важность.
Позже уже я узнал, что немало высокопоставленных дам сделали все приготовления для скорейшего спасения в Миддльсекских казармах.

Около 2 ч. 30 м. пополудни 18 ноября меня известили, что адмирал Колчак принял неограниченную власть с титулом «верховного правителя», с советом министров, который будет ответственным перед ним за ближайшее осуществление его обязанностей; что предполагает вечером зайти для представления к французскому представителю М. Рено, что потом он собирается посетить меня, как старшего британского офицера в Омcке и в этом случае ответит на вопросы, которые я предложу ему.
Он действительно зашел ко мне…»

По сути дела, приход к власти Колчака обеспечили не туманные результаты тайного голосования в правительстве разогнанной Директории, а британские пулеметы отряда полковника Уорда, «командовавшие над каждой улицей, которая вела к помещению русской главной квартиры».

Как подчеркивает полковник Уорд: «Первым актом верховного правителя, адмирала Колчака, было уведомить японцев, что перемена правительства означает также и перемену политики относительно продвижения японских войск и занятия ими железной дороги. Японцы протестовали, но адмирал стоял твердо на своем».
Ну, еще бы ему «твердо» не стоять на своем, имея за спиной поддержку Британской империи, которая была тогда первой державой мира!

Японцы уступили ей «право первой ночи» среди спонсоров нового колчаковского правительства, сохранив за собой контроль над Забайкальем и Манчжурией и безусловную поддержку своего ставленника атамана Семенова…

Чехи тоже вынуждены были смириться с новой омской властью, в лице Колчака. Чешский Национальный совет выступил с заявлением, в котором в сдержанной форме, выражался протест против переворота, как «нарушающего начала законности».
Командир чехословацкого корпуса генерал-майор Ян Сыровы разослал по войскам телеграмму, в которой распорядился сохранять нейтралитет, отнеся события 18 ноября к внутренним российским делам, и запретил в войсках политическую пропаганду под угрозой военно-полевого суда. Однако холодок между Колчаком и чехословаками сохранился на все время его правления.

Полковник Уорд, в официальном донесении в Лондон, сообщает интересные подробности своей первой беседы с Колчаком, который пришел к нему представиться в качестве «верховного правителя» России:

«Адмирал Колчак принял титул «верховного правителя России» и зашел вечером к французскому посланнику, после чего зашел также и ко мне, как старшему британскому офицеру, занимающему официальное положение в Омске.
Около 9 часов пополудни адмирал Колчак зашел в мою главную квартиру. Следующие джентльмены присутствовали при его приеме: полковник Нельсон, капитан Стефан, полковник Франк (русской армии) и М. Фрезер (корреспондент «Таймса»). Он был в полной форме русского адмирала.
Адмирал… уведомил меня об обстоятельствах и причинах принятия им верховной власти над всей Россией.
Была сделана попытка соединить все партии в правительство, которое могло бы умиротворить страну, так, чтобы народ оказался в состоянии решить вопрос о будущей форме правления России. Совет, избранный Уфимским собранием, пытался работать в этом направлении, но потерпел неудачу. Окончательное падение его было вызвано воззванием, выпущенным Центральным Комитетом партии социалистов-революционеров, которая намеревалась насадить в новой армии те же самые условия, что разложили старую армию. Воззвание было подписано председателем социал-революционеров Черновым; когда было предложено начать дело против тех, которые стремятся разрушить в армии дисциплину, два социалиста-революционера члены Совета Авксентьев и Зензинов, отказались видеть что-нибудь вредное в разрушительной прокламации Чернова…
Это привело новое правительство к состоянию застоя и поставило лицом к лицу с анархией. Совет Министров не нашел другой альтернативы, как распустить старую Директорию Пяти и сосредоточить верховную власть в одной личности, перед которой Совет Министров будет ответственным за управление отдельными департаментами.

Я отвечал, что эти доводы, в связи с моим личным знакомством с делами, по-видимому, оправдывают происшедшее, но что я слышал также и об аресте социалистов-революционеров, членов Директории; если допустить также их убийство, то это придает всему делу характер попытки со стороны части старых армейских офицеров ниспровергнуть существующие учреждения для возвращения к старому порядку вещей.
И прибавил далее, что если английский народ будет думать, что такова политика адмирала и его друзей, то они лишатся дружеской симпатии не только со стороны английского народа, но также Америки и Франции.
Адмирал Колчак ответил, что он сейчас не знает, что и как с арестованными, но что он произведет расследование и уведомит меня позднее. Он сказал, что…если его деятельность когда-нибудь в будущем не окажется в гармонии с установлением свободных политических учреждений, как их понимает английская демократия, он будет убежден, что дело его потерпело неудачу.
Я поблагодарил его за доброе мнение о моей стране и обратил его внимание на письмо его величества короля к президенту Вильсону, полученное в Омске 14 ноября 1918 г., в котором провозглашаются принципы демократии и свободы, и предупредил его, что всякая попытка вернуть русский народ назад, к системе тирании и бедствий, встретит сопротивление всех свободных народов мира.
Адмирал Колчак ответил, что он читал письмо его величества короля Англии и что единственной его надеждой является, чтобы Россия как можно скорее начала пользоваться благами таких же свободных установлений.
Омск. Сибирь. 20 ноября 1918 г.»

Перед Колчаком встал вопрос: что же делать с арестованными членами Директории?! Против ликвидации этих «демократических» деятелей категорически протестовали английские уполномоченные представители, справедливо полагая, что общественность Англии не простит этого Колчаку.
Полковник Дж. Уорд об этом вспоминал:
«У меня уже успела образоваться некоторая опытность в революциях, и если бы я настойчиво не проводил своей точки зрения, Авксентьев и Ко были бы зарезаны, как бараны.
Я хорошо также знал страх моих соотечественников перед диктатурой, и если бы принятие адмиралом Колчаком верховной власти было связано или ускорено убийством его противников без суда, содействие и вероятное признание британским правительством новой власти могло бы сделаться невозможным.

Мои собственные агенты раскрыли место, где находились арестованные, а также то, что они должны были быть приколоты штыками в ту же ночь, так как стрельба в них привлекла бы внимание. Я также уверен, что Колчак ничего не знал об этом.
Все дело было в руках офицерской карательной организации, которая поклялась убить как раз столько же большевиков-революционеров, сколько офицеров было убито людьми вроде Троцкого и Авксентьева»…

На счастье Авксентьева и Ко твердая позиция английских уполномоченных не позволила казакам «зарезать их, как баранов», или «приколоть штыками».
Вместо этого, было найдено вполне гуманное и старое, как мир, решение: дать им денег и выслать за пределы России.

Вот, что пишет об этом полковник Уорд:
«20 ноября. 1 ч. пополудни. Адмирал Колчак, услышав, что вспомогательный отряд моего батальона возвращается во Владивосток, попросил меня, не позволю ли я прицепить к моему поезду вагон, везущий государственных заключенных в некоторый неизвестный пункт на китайской границе в целях тайны и большей безопасности. Я согласился и для этой цели усилил отряд.

Омск, Сибирь, 21 ноября 1918 г.
(Копая).
От подпоручика Корниш-Боудена, 25-го батальона Миддльсекского полка, адъютанту 25-го батальона Миддльсекского полка.
Сэр. Имею честь сообщить вам для передачи командующему:
Поезд с четырьмя русскими политическими изгнанниками (господами Авксентьевым, Аргуновым, Роговским и Зензиновым) и русской охраной, вместе с отрядом британских войск под моей командой, оставил Омск 21 ноября в 2 ч. ночи и прибыл в Харбин 27 ноября. Проезд был спокоен. Почти все большие города, где предполагались волнения, мы проехали ночью…
Высылаемые выразили самую живейшую признательность за присутствие британских войск и говорили, что они не доверяют своей русской охране. Впрочем во все время пути я ничего не заметил такого, что подтверждало бы их опасения.
По прибытии в Харбин, высылаемые стали настойчиво просить меня, чтобы я сопровождал их до Чанг-Чуна, и так как офицеры русской охраны были вполне с этим согласны, я решил сопровождать поезд до Китайско-Манчжурской границы. Мы достигли Чанг-Чуна 28 ноября около 2 ч. утра и изгнанники выехали отсюда вечером в тот же день.
Мы вернулись в Харбин 29 того же месяца, откуда я отправился далее вместе с русской охраной. Во Владивосток мы прибыли утром 2 декабря. Я непосредственно сообщил обо всем отделу Центрального Управления и устно доложил а вышеупомянутых фактах генералу Ноксу…
Имею честь оставаться, сэр, вашим покорным слугой: П. С. Корниш-Боуден, подпоручик.
Владивосток, Сибирь, декабря 2,1918 г."

О выданных членам Директории деньгах, в архивах имеется такая запись:
«В ночь на 21 ноября все четверо были вывезены из Омска особым поездом в сопровождении русско-английского конвоя. Поезд доставил их до станции Чаньчунь - дальше дорога на юг контролировалась японцами. Все высылаемые получили от казны пособия: Авксентьев, Зензинов и Роговский - по 25 тысяч франков, Аргунов, как человек семейный, - 47 тысяч. [ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 180. Л. 102.]
Перед отъездом из Китая они опубликовали совместное заявление с протестом против учинённого над ними насилия.
Больше всех досталось новому колчаковскому министру юстиции Старынкевичу, премьеру Вологодскому и казачьим офицерам. О получении пособия от казны не упоминалось. (Государственный переворот адмирала Колчака. С. 161-167.)

Осталось «утрясти» дела с главнокомандующим войсками Директории (и бывшим начальником Колчака) членом Директории генералом Болдыревым.
О том, как это сделали, в своей книге рассказывает П.Н. Зырянов:
«Генерал Болдырев был в Уфе, когда до него дошло наконец известие о перевороте. Поскольку в армии теперь оказалось два главнокомандующих - Колчак и Болдырев, - генерал Сыровой издал приказ, чтобы исполнялись только его распоряжения.
Вечером 19 ноября Болдырев вызвал Колчака к прямому проводу. Разговор принял резкий характер, причём Болдырев требовал немедленно восстановить Директорию.
Он также сказал Колчаку, сославшись на Дитерихса, что его распоряжений как главнокомандующего «слушать не будут». [См.: Головин Н. Н. Указ. соч. Ч. 4. Кн. 9. С. 108-111.]

Собеседники ни о чём не договорились, и Болдырев выехал в Омск…
В Омск Болдырев приехал дня через три, уже остывшим и убедившимся, что былого не возвратить. Сразу по прибытии его попросили к адмиралу. На этот раз разговор протекал спокойнее.
Колчак предложил Болдыреву выбрать новую должность по своему желанию. Самолюбие не позволило генералу принять это предложение.
28 ноября он отбыл во Владивосток, получив от казны пособие в 50 тысяч франков. [ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 180. Л. 97.]
Колчак послал Хорвату телеграмму с просьбой беспрепятственно пропустить в Японию генерала Болдырева, его личного секретаря и двух адъютантов. [РГВА. Ф. 39499. Оп. 1. Д. 10. Л. 30.]»

Как видим, Болдырев умудрился подороже продать свою верность «принципам демократии и народовластия», чем остальные члены Директории. Впрочем, и 25 тысяч франков, выплаченных каждому из них, за счет русского золотого запаса, захваченного в Казани, тоже было очень хорошим «золотым парашютом», говоря современной терминологией…

Над непосредственными участниками ареста членов Директории полковником В. И. Волковым и войсковыми старшинами А. В. Катанаевым и И. Н. Красильниковым после этого была разыграна комедия «суда», предсказуемо завершившаяся их оправданием.
Вскоре после этого они получили обещанные им, еще до переворота, повышения: Волков, как ему и сулили, получил чин генерал-майора. Красильников и Катанаев стали полковниками!!!

Однако впереди были новые трагические события, которые обсудим в следующей главе.

На фото: Колчак (в центре и без погон) и справа от него (с тремя крестами) генерал Р. Гайда

Глазами личного адъютанта Колчака

В ночь на 18-е ноября 1918 года три члена Директории: Авксентьев, Зензинов и Аргунов и Министр Внутренних Дел Роговский были арестованы группой офицеров во главе с казаками, полковниками Волковым, Красильниковым и Катанаевым. Тотчас же собрался Совет Министров, и ввиду создавшегося положения и возможных эксцессов было решено, взяв всю полноту власти в свои руки, передать ее в руки военного. Намеченных кандидатов оказалось двое: генерал Болдырев и адмирал Колчак . Первый получил один голос, и Адмиралу была вручена Верховная Власть, которую Адмирал принял как Крест. Блестящая патриотическая речь его произвела неописуемое впечатление на всех присутствующих... у многих были видны слезы на глазах!.. Арестованных членов Директории под иностранной охраной вывезли в Китай с правом ехать куда угодно, и каждый из четырех получил по 75000 рублей, что составляло по тогдашнему курсу солидную сумму на иностранную валюту. Считая недопустимым покушение на Верховную Власть, Адмирал Колчак предал офицеров, произведших «переворот», Волкова, Красильникова и Катанаева, военному суду, который, однако, вынес этим офицерам оправдательный приговор.

Ротмистр В.В. Князев. Жизнь для всех и смерть за всех. Записки личного адъютанта Верховного Правителя Адмирала А.В. Колчака. Цит. по кн.: Окрест Колчака: документы и материалы. Составитель доктор исторических наук, профессор А.В. Квакин. М., 2007. Стр. 124.

М.И. Смирнов про Колчаковский переворот 18 ноября 1818 года

Адмирал Колчак принял назначение на должность Военного и Морского Министра и вступил в эту должность 5-го ноября нового стиля 1918 года.

С первых же шагов деятельности директории выяснилась зависимость ее членов социалистов от комитета членов Учредительного Собрания, часть которых находилась в Уфе, а часть в Екатеринбурге. Этот комитет во главе с Черновым требовал от членов Директории-социалистов отчета в их действиях. Кроме того, он негласно занимался формированием социалистических вооруженных отрядов. Чувствовалось, что комитет членов Учредительного Собрания подготовляет переворот с целью захвата власти.

Деятельность Директории сопровождалась банкетами, потоками речей и бесконечными прениями. Между тем обстановка требовала энергичных действий. В омских общественных и офицерских кругах появились опасения за успех дела борьбы с большевиками при управлении страной Директорией. Образовался заговор с целью свержения Директории и установления единоличной диктатуры. Во главе заговора встал местный деятель, бывший член Государственной Думы В.Н. Пепеляев, в, нем участвовали представители казачества и офицерских организаций. Адмирал Колчак не знал о существовании заговора, хотя лично сочувствовал идее военной диктатуры. В начале ноября он уехал на фронт с целью ознакомления с нуждами армии и вернулся в Омск 17-го ноября, а в ночь с 17-го на 18-е ноября два члена Директории социалисты были арестованы офицерскими организациями. Утром собрался Совет Министров, который постановил признать Директорию распавшейся и поручить всероссийскую власть до окончания борьбы с большевиками и до созыва нового Учредительного Собрания одному лицу. Когда предложили наметить такое лицо, то адмирал Колчак предложил назначить Главнокомандующего фронтом генерала Болдырева. Совет Министров просил адмирала Колчака временно удалиться и во время его отсутствия избрал его Верховным Правителем.

Адмирал принял избрание Совета Министров. Он смотрел на него как на тяжелый крест, им не руководили никакие личные интересы, его единственная цель состояла в желании освободить Россию от большевиков и передать власть Национальному Учредительному Собранию. Эта цель была выражена в его обращении к населению, которое гласило: «Всероссийское Временное Правительство распалось. Совет Министров принял всю полноту власти и передал ее мне, Адмиралу Александру Колчаку. Приняв крест этой власти в исключительно трудных условиях гражданской войны и полного расстройства государственной жизни, объявляю, что не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности.

Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии, победу над большевизмом и установление законности и правопорядка, дабы народ мог беспрепятственно избрать себе образ правления, который он пожелает, и осуществить великие идеи свободы, ныне провозглашенные по всему миру».

«Призываю Вас, граждане, к единению, к борьбе с большевизмом, к труду и жертвам».

Провозглашение адмирала Колчака не прошло вполне гладко. Находящиеся в Уфе и в Екатеринбурге члены Учредительного Собрания во главе с Черновым заявили, что они не признают власти адмирала Колчака, что они откроют фронт большевикам и будут всеми силами противодействовать новой власти. Чернов и его сподвижники были арестованы Сибирскими войсками, но по пути отбиты от них чехами. Чернов пробрался в Советскую Россию. С этого времени деятельность партии социалистов-революционеров ушла в подполье. Они заявили, что им ближе большевики, чем националисты, и во всем дальнейшем течении Гражданской войны в Сибири они занимались агитацией в армии, возбуждением против власти земств и кооперации и подготовкой заговора.

В Омске был произведен суд над деятелями переворота 18-го ноября казачьим полковником Волковым и войсковыми старшинами Красильниковым и Катанаевым, которые сами заявили адмиралу Колчаку о своем участии в перевороте. На суде выяснилась картина деятельности партии социалистов-революционеров - давление их на Директорию, выразившееся, между прочим, в телеграмме Чернова Зензинову о необходимости свержения Сибирского Правительства и в объяснении Зензинова, почему это нельзя сделать сразу, поведение Товарища Министра Внутренних Дел социалиста-революционера Раговского, занимавшегося организацией полиции партийного социалистического состава, сведения о хищениях социал-революционерами денег из казначейства на партийные цели и т.п. - все это свидетельствовало о подготовлявшемся захвате власти партией социалистов-революционеров. На суде также выяснилась негласная поддержка, оказывавшаяся Чехословацким национальным комитетом в Сибири этой партии. Волков, Красильников и Катанаев были по суду оправданы.

Контр-адмирал М.И. Смирнов. Александр Васильевич Колчак (краткий биографический очерк). Издание Военно-морского союза (От Военно-морского союза). Опубликовано: Париж, 1930. Здесь цитируется по кн.: Окрест Колчака: документы и материалы. Составитель доктор исторических наук, профессор А.В. Квакин. М., 2007. С. 167-168.

"Фронт... удивился перевороту"

Переворот в Омске был полной неожиданностью в Уфе; там в это время находился прибывший на несколько дней член Директории и Верховный Главнокомандующий Болдырев.

Как уже раньше упоминалось, части Народной армии, дравшиеся на Волге, отнеслись к избранию Правительства "всея Руси" равнодушно. До переворота Директория ни в чем не проявила еще своей работы, и судьба ее мало кого интересовала. В отношении армии деятельность новой власти проявилась только в некоторых производствах и в введении ношения погон.

Между прочим, в Уфе многие были против этой меры - даже генерал Войцеховский . Недостатки новой власти за ежедневной фронтовой работой не обсуждались. Поэтому-то фронт в первые дни просто удивился перевороту. Даже ярые противники эсеров говорили: "Нашли время!" Помнится. даже в разговоре по телефону с только что произведенным в генералы Каппелем , тот на сообщенную новость сказал что-то вроде, что "все это хорошо, но лучше бы прислали что-нибудь из тыла на фронт. А тут в своей среде еще могут быть недоразумения".

Для нас, находившихся в Уфе, первый вопрос был: надо не допустить на фронте никакой агитации, надо удержать все части на фронте. В этих целях генерал Войцеховский заявил Совету управляющих ведомствами требование не посылать никаких воззваний и не отдавать никаких приказаний помимо него. Не исполнившие будут арестовываться независимо от того, кто будет отдавать приказания. Кажется был издан приказ.

Совет управляющих ведомствами как бы подчинился этим требованиям, но попытался, конечно, разъяснить войскам "Учредительного Собрания" происшедшее в своем духе. Кроме того. чехи в это время еще не ушли, и была попытка произвести нажим через чехов, то есть представителя Национального Совета доктора Влассака.

Попытка не увенчалась успехом, так как генералом Войцеховским было заявлено, что он исполняет указания только Главнокомандующего, а чешские войска, пока они в районе Уфы, - только Командующего группой.

Вскоре появилось знаменитое обращение Омска ко всем, всем, через головы даже старших начальников об аресте учредиловцев, где бы они ни оказались. Это приказание в Уфе войскам передано не было - как вносившее раздор, а также не было сразу и исполнено. Ни Директории, ни учредиловцев никто не жалел, но боялся осложнений на фронте.

Петров П.П. От Волги до Тихого океана в рядах белых. 1918-1922 гг. // От волги до Тихого океана в рядах белых. М., 2011. с. 119-120.

Приход к власти адмирала Колчака

18 ноября 1918 г. в результате переворота в Омске к власти пришел адмирал А.В. Колчак, ставший Верховным Правителем и Верховным главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России. Это событие является одним из ключевых в истории Белого движения. По некоторым данным, в качестве возможных претендентов на пост Верховного Правителя накануне переворота его организаторами рассматривались кандидатуры Дутова, Генерального штаба генерал-лейтенанта В.Г. Болдырева и Войскового атамана Забайкальского казачьего войска полковника Г.М. Семенова. За кандидатуру Дутова выступал Войсковой атаман Сибирского казачьего войска генерал-майор П.П. Иванов-Ринов 1195 .

Реакция политических и военных деятелей востока России на омские события была далеко не однозначной. Психологически фронт к появлению диктатора был готов – слухи о готовящейся диктатуре муссировались еще с лета 1918 г. 1196 Одним из первых военных и политических лидеров востока России 20 ноября 1918 г. официально (Указ Войскового правительства Оренбургского казачьего войска № 1312 1197) признал верховную власть Колчака и вошел в его оперативное подчинение атаман Дутов, что во многом повлияло на выбор остальных лидеров (неофициальное подчинение Дутова Колчаку, вполне возможно, произошло уже 19 ноября или даже 18-го, поскольку 19–20 ноября датирован телефонный разговор Дутова с Колчаком, в котором атаман уже говорит об исполнении приказов Колчака). Как вспоминал Г.К. Гинс, «претендовать на звание Верховного Правителя он (Дутов. – А. Г. ) не собирался. Это связало бы его, как человека, любящего, прежде всего, независимость атамана. Он сразу признал адмирала, но от имени войск Оренбургского и Уральского он сделал запрос адмиралу по поводу отношения его к Учредительному Собранию, так как войска якобы волновались ввиду конфликта между адмиралом и Учредительным Собранием» 1198 .

Были и недовольные переворотом. 23 ноября 1918 г. Войсковой атаман Забайкальского казачьего войска полковник Г.М. Семенов направил премьер-министру П.В. Вологодскому, Верховному уполномоченному Директории на Дальнем Востоке генерал-лейтенанту Д.Л. Хорвату и атаману Дутову следующую телеграмму: «Историческая роль и заслуги перед Родиной особого Маньчжурского отряда, напрягавшего в течение восьми месяцев все свои силы в неравной борьбе с общим врагом Родины, стянутым для борьбы с отрядом [со] всей большевистской Сибири, – неоспорима. Адмирал Колчак, находясь в то время на Дальнем Востоке, всячески старался противодействовать успеху этого отряда, и благодаря ему отряд остался без обмундирования и припасов, имевшихся тогда в распоряжении адмирала Колчака, посему признать адмирала Колчак [как] Верховного Правителя Государства не могу. На столь ответственный перед Родиной пост я как Командующий Дальневосточными войсками и выставляю кандидатами Генерала Деникина, Хорвата и Дутова, каждая из этих кандидатур мною приемлема. № 0136/а Походный Атаман Дальневосточных Казачьих Войск и Командующий Корпусами Приамурским и Отдельным Восточным Казачьим полковник Семенов » 1199 . Оренбургское правительство и командование выступили резко против любых проявлений оппозиционности новой власти, отметив, что «некоторые организации, утратившие свои права с момента образования Всероссийского Правительства, пытаются воспользоваться происшедшими переменами в составе Всероссийского Правительства для внесения новой смуты в ряды войск и среди граждан, начавших свою творческую работу и объединившихся вокруг единой власти, находящейся в городе Омске» 1200 .

24 ноября Генерального штаба полковник Д.А. Лебедев, назначенный незадолго до этого начальником штаба Ставки Верховного главнокомандующего, телеграфировал Семенову: «Протестуя против Верховного Правителя, Вы заявляете себя лицом более компетентным политических вопросов, чем генерал Деникин, Хорват и Дутов, и идете против них и всех военных и гражданских государственно настроенных кругов, а раз против них, значит, вместе с их врагами, то есть ясно с кем. Пока не теряем надежды, что Государственный разум возьмет у Вас верх над личным чувством» 1201 . Выдвижение кандидатуры Дутова было инициативой самого Семенова, Дутов об этом не знал, однако такая инициатива его в какой-то степени компрометировала перед верховной властью, тем более что он и не претендовал на нее, вероятно боясь ответственности и не считая себя для этого достаточно способным.

1 декабря Дутов направил Семенову – одному из своих бывших воспитанников – письмо, в котором призвал признать Колчака. Он писал: «Телеграмма ваша о непризнании Колчака Верховным Правителем мною получена. В той же телеграмме вами признается этот образ правления и его состав, кроме адмирала Колчака, и указываются лишь персональные несогласия. Вы признаете на этот пост достойными Деникина, Хорвата и меня. Хорват признал власть Колчака, о чем я извещен так же, как и вы. Полковник Лебедев от имени Деникина признал власть Колчака. Таким образом, Деникин и Хорват отказались от этой высокой, но тяжелой обязанности. Я и войско признали власть адмирала Колчака тотчас же по получении об этом известия, и тем самым исключается возможность о моей кандидатуре. Следовательно, адмирал Колчак должен быть признан и вами, ибо другого выхода нет. Я, старый боец за родину и казачество 1202 , прошу вас учесть всю пагубность вашей позиции, грозящей гибелью родине и всему казачеству. Сейчас вы задерживаете грузы военные и телеграммы, посланные в адрес Колчака. Вы совершаете преступление перед всей родиной и, в частности, перед казачеством. За время борьбы я много раз получал обидные отказы в своих законных просьбах, и вот уже второй год войско дерется за родину и казачество, не получая ни от кого ни копейки денег и обмундировываясь своими средствами, помня лишь одну цель – спасение родины, и всегда признавало единую всероссийскую власть без всяких ультиматумов, хотя бы в ущерб благосостоянию войска. Мы, разоренные и имеющие много сожженных дотла станиц, продолжаем борьбу, и в рядах наших сыны, отцы и деды служат вместе. Мы, изнемогая в борьбе, с единственной надеждой взирали на Сибирь и Владивосток, откуда ожидали патроны и другие материалы, и вдруг узнаем, что вы, наш брат, казак, задержали их, несмотря на то что они адресованы нам же, казакам, борцам за родину. Теперь я должен добывать патроны только с боем, ценою жизни своих станичников, и кровь их будет на вас, брат атаман. Неужели вы допустите, чтобы славное имя атамана Семенова в наших степях произносилось с проклятием? Не может этого быть! Я верю в вашу казачью душу и надеюсь, что моя телеграмма рассеет ваши сомнения и вы признаете адмирала Колчака Верховным Правителем Великой России» 1203 .

Для усиления эффекта Семенову было направлено, скорее всего по поручению Дутова, послание представителя Оренбургского казачьего войска в Омске полковника Н.С. Анисимова, в котором говорилось: «Игра во власть – гибель нашему делу… Атаман Дутов никогда не делал и не может делать личной политики, и в этом его сила и значение» 1204 . Вмешательство Дутова и его отказ от претензий на верховную власть предотвратили возможный вооруженный конфликт внутри белого лагеря. Позиция Дутова в отношении конфликта Семенова с Колчаком в дальнейшем нашла свое отражение в «деле» полковника В.Г. Рудакова, однако об этом ниже.

Вместе с тем по сути своей пассивный протест Семенова был не столь опасен для Колчака в сравнении с реальными попытками свержения Верховного Правителя, предпринятыми деятелями партии социалистов-революционеров (ПСР). Отмечу, что партийность, привнесенная в Россию в конце XIX – начале ХХ в., сыграла в последующих событиях русской истории весьма неблаговидную роль. Деятели эсеровской партии, пришедшие к власти в России в 1917 г., в значительной степени ответственны за трагические для нашей страны события того года, анархию и последовавший в результате ее захват власти большевиками. При этом нельзя не отметить, что летом – осенью 1918 г. эсеры играли видную роль в антибольшевистском движении на востоке России, впрочем, есть основания полагать, что деятельность эсеров на Волге по целому ряду причин (в частности, вмешательство партийных деятелей в сугубо военные вопросы, назначения в армии по принципу лояльности социалистическим идеям, борьба со своими политическими противниками в антибольшевистском лагере, отказ от сотрудничества с представителями правого лагеря) принесла больше вреда антибольшевистскому сопротивлению, чем пользы.

Каковы были цели эсеров в борьбе с Колчаком? Прежде всего, они стремились любым путем вернуть себе власть в России, утраченную после падения Временного Всероссийского правительства (Директории). Являясь победителями на выборах во Всероссийское Учредительное собрание, они считали только себя вправе встать у руля государственной машины в этот непростой момент. Как писал член ЦК ПСР В.Г. Архангельский, «партия, собравшая большинство голосов при выборах в Учредительное Собрание, обязана была выступить на его защиту против посягательств представителей меньшинства на ясно выраженную волю народа» 1205 . Однако опыт нахождения эсеров у власти в 1917 г. и летом – осенью 1918 г. отчетливо продемонстрировал полную несостоятельность их политического курса, ведшего к гибели страны. Генерал В.Г. Болдырев отмечал, что «самарское правительство было весьма тесно связано с только что утратившей власть эсеровской партией, с которой у многих еще слишком свежи были счеты. Керенщина была еще слишком памятна даже при нависшей угрозе со стороны Советов» 1206 . Во многом по этой причине противники эсеров – сторонники правого курса – считали «состав «черновского» Учредительного Собрания, избранного в ненормальных условиях и состоявшего почти наполовину из большевиков и левых социалистов-революционеров, не правомочным…» и выступали за созыв нового Учредительного собрания после свержения власти большевиков 1207 .

Еще до омского переворота эсеры «готовились к неминуемой атаке справа» 1208 . В военно-политическом отношении эта подготовка сводилась к агитации и формированию батальонов имени Учредительного собрания, в которых офицерские должности предоставлялись только эсерам 1209 , и русско-чешских полков. Ко времени переворота 18 ноября эсеры имели три центра своего политического влияния на востоке России: Директорию (Омск), заметно полевевший съезд членов Учредительного собрания (Екатеринбург) 1210 и Совет управляющих ведомствами Комуча (Уфа) 1211 .

Здесь уместно процитировать высказывание находившегося в 1918–1919 гг. на востоке России британского полковника Д. Уорда – командира 23-го Мидлсекского батальона: «…Уфимская Директория вела свою власть от умеренной партии социалистов-революционеров и состояла из «интеллигенции» – республиканцев, визионеров, непрактичных людей… Эти люди обвиняли казаков за их безотчетную лояльность, а офицеров армии за все преступления, в которых виноваты цари, и в худшие дни Второй Революции они травили их, подобно крысам, в подвалах и на улицах. Офицеры и казаки в свою очередь проклинали Керенского и социалистов-революционеров за расстройство старой армии, за то, что именно они развели в стране анархию и большевизм. Не может быть никаких сомнений, к кому надлежит отнести порицание» 1212 .

Думаю, не стоит сомневаться в том, что в случае победы белых Колчак действительно созвал бы Учредительное собрание. Об этом он сам совершенно искренне, на мой взгляд, писал 28 июля 1919 г. в частном письме генерал-лейтенанту А.Н. Пепеляеву: «Не мне, принявшему перед Сенатом присягу в передаче этому Собранию всей полноты власти и обязавшемуся в его немедленном созыве, как только будет уничтожен большевизм, говорить о целесообразности этого…» 1213 При этом Колчак был резко против предложения Пепеляева о немедленном созыве Учредительного собрания в ходе войны, полагая, что «это будет победа эсеровщины, того разлагающего фактора государственности, который в лице Керенского и К о естественно довел страну до большевизма. На это я никогда не пойду» 1214 . Аналогичные соображения были высказаны им в ответ на ноту Верховного совета Антанты от 26 мая 1919 г. 1215

Не смирившись с потерей власти после переворота в Омске 18 ноября 1918 г., социалисты предприняли ряд безуспешных попыток реванша. Одной из наиболее опасных для Белого движения можно назвать попытку захвата власти в результате заговора против Войскового атамана Оренбургского казачьего войска и командующего войсками Юго-Западной армии генерал-лейтенанта А.И. Дутова в Оренбурге. Об этой и других попытках вооруженного реванша эсеров в союзе с лидерами национальных окраин и пойдет речь.

Почти за месяц до переворота, 22 октября 1918 г., ЦК ПСР выпустил обращение ко всем партийным организациям. Его составил лидер партии В.М. Чернов, призвавший соратников по партии быть готовыми к отражению ударов контрреволюции 1216 . Это обращение, безусловно, принесло большой вред эсерам. В то же время Чернов сумел в чем-то предвосхитить грядущие события. Уже 5 ноября в разговоре по прямому проводу между Уфой (М.А. Веденяпин (Штегеман) и С.Ф. Знаменский) и Омском (В.М. Зензинов) Веденяпин сообщал Зензинову: «Мне очень хотелось бы Вас хоть немного познакомить с положением после падения Самары 1217 . Развал в армии произошел полный, ее почти нет, она рассыпалась. Это заставило Центральный Комитет призвать всех членов партии под ружье (здесь и далее подчеркнуто в документе. – А. Г. ), и тут мы это осуществили и вместе с чешским командованием вопреки приказам Болдырева создали добровольческие части, которые держат фронт , в наших частях с офицерства берется подписка не носить погон и кокард , только при таких мерах приходится что-либо делать. Нами предприняты шаги совместно с чехами к широкому формированию добровольцев. Несколько дней назад мы отправили все части на фронт, дав им задачу взять Самару. Здесь создался известный подъем, и наши товарищи выполнят это задание, если Вы не произведете тут перемен, которые разрушат все. В партии определенное настроение отойти в сторону от борьбы, полное недоверие к Временному правительству 1218 , как только связали свою судьбу с Сибирским правительством…» 1219 Таким образом, деятели ПСР имели основания всерьез опасаться за свое будущее еще до переворота в Омске.

В этот же период эсеры предприняли ряд шагов по укреплению своего положения. Прежде всего, активно велись переговоры с военными, о чем будет сказано ниже. Кроме того, была предпринята попытка поставить под свой контроль местные власти. В частности, еще до прихода Колчака к власти, в десятых числах ноября, оренбургским губернским уполномоченным Комуча (как ни парадоксально, эти лица еще продолжали выполнять свои функции вплоть до распоряжения Колчака об их отчислении 26 ноября 1918 г. 1220) была получена телеграмма из Уфы с возмущением против того, что некоторые учреждения получают распоряжения из Омска, минуя Совет управляющих ведомствами Комуча. Уфимские политики требовали руководствоваться их распоряжениями, а не омскими. Дутов писал в Омск, что «означенным распоряжением предложено руководствоваться всем правительственным учреждениям, находящимся на территории Оренбурга и губернии. Ввиду того что до образования Всероссийского съезда 1221 [территория] находилась в сфере влияния Самарского комуча, остальная территория подчинялась Сибирскому и Оренбургскому войсковому правительствам, [в] настоящее время [с] образованием центровласти подобное распоряжение Совета создает двойственность управления губернии. Благоволите разъяснить взаимоотношения и в интересах общегосударственных предоставить Губернскому уполномоченному Врем[енного Всероссийского] правительства по гражданской территории губернии право непосредственных сношений с центром» 1222 .

Вопросы военного планирования в партии социалистов-революционеров доверялись профессионалам. Функционировала специальная военная комиссия 1223 , в состав которой входил член партии эсеров Генерального штаба подполковник Федор Евдокимович Махин – один из главных участников заговора в Оренбурге. В историографии полковник Ф.Е. Махин зачастую изображается как жертва политических преследований, что, по всей видимости, связано с труднодоступностью и недостаточным количеством источников для объективной оценки его деятельности.

На самом деле никакой жертвой Махин не был, а вполне осознанно участвовал в подготовке переворота, представляя среди заговорщиков оппозиционные атаману Дутову силы в армейской среде. Именно он являлся автором доклада о восстановлении Восточного фронта против германцев, будучи негласным консультантом Комуча 1224 . Причем многие члены партии склонны были видеть в нем потенциального военного вождя. Даже после провала попытки реванша лидеры эсеров не скупились на похвалу в его адрес. Вероятно, столь велики были их надежды на военные и организаторские способности Махина. В частности, председатель Комуча В.К. Вольский в своем докладе на заседании IX Совета партии эсеров (июнь 1919 г.) заявил: «Только один был у нас, один, чей образ светлым лучом врезался в каждого, кто только с ним встречался. Знаток военного дела, подлинный военный вождь, организатор, глубоко понимавший душу народа и знавший ключ к его душе, полный личного бесстрашия и храбрости и глубочайшей преданности идее демократического восстановления России – таков был незабвенный Федор Евдокимович Махин… Если кто достоин был стать военным руководителем, главою военного дела революционной демократической трудовой республики, то это был Махин. Если кому и можно было вручить временную 1225 и политическую диктатуру, то это только Махину, славному и честному демократу эсеру, редкостно мощной личности. Несчастье Комитета, который в военном деле вынужден был полагаться на эсеров Лебедева, Фортунатова, затем Взорова 1226 , не дало ему возможности поставить Махина в центр своего военного дела» 1227 . Как писал С.Н. Николаев, «после падения Уфы, в начале июля, Комитет мог ввести в органы центрального управления генерального штаба подполковника Ф.Е. Махина, но допустил ошибку, назначив его на фронт…» 1228

18 октября 1918 г. Махин получил назначение на должность начальника 1-й Оренбургской казачьей пластунской дивизии с зачислением по Оренбургскому казачьему войску 1229 . Находясь именно на этой должности, он принял участие в попытке социалистического реванша в Оренбурге. К тому же этот офицер пользовался доверием другого участника заговора – башкирского лидера А.-З. Валидова 1230 . По его характеристике, Махин – «очень ценный человек и мой личный друг» 1231 .

В лице полковника Ф.Е. Махина ПСР имела своего верного сторонника, чего нельзя было сказать о других старших офицерах Народной армии, которые, как писал современник, «вели политику, для Комитета вредную, направляя свое внимание и усилия к укреплению Сибирского правительства, отвечавшего их привычкам и симпатиям» 1232 . Более того, некоторые офицеры «в прилегающих к Волге местностях… предпочитали идти на юг в добровольческую армию, несмотря на ее отдаленность, а не в народную, в надежность которой не верили, усматривая в общем курсе политики определенное партийное течение» 1233 . И, как позднее писал управляющий ведомством внутренних дел Комуча П.Д. Климушкин: «…между Комучем и офицерством с самого же начала гражданского движения на Волге создалось взаимное непонимание, приведшее потом к полному расхождению» 1234 . Не таков был Махин! Однако, и это признают практически все эсеровские мемуаристы, лидеры Комуча не оценили его по достоинству, когда у них на это было время, и не доверили ему, по крайней мере, пост начальника штаба Народной армии, на который Махин вполне мог рассчитывать 1235 . Возможно, это произошло в связи с общим недоверием эсеров к военным. Уже осенью 1918 г. из штаба Махина сообщали: «Полковник Махин срочно выехал на фронт. Нам очень хотелось получить К 1236 . Полковник Махин назначен Командующим Ташкентской группой… возможно… желал бы [быть?] хоть на вашем 1237 фронте. Не знаю, считает ли он более важным оставаться на своем месте… мне же кажется, что он имеет основания думать о том, что его забыли. Сам же он этого не высказывал, не теряем надежды снова с Вами увидеться, хотя в дебри забрались мы порядочно. На нашем фронте наступила зима. Противник активен. Возможно в ближайшем будущем серьезное столкновение; чувствуем себя оторванными; не имеем сведений о происходящем. Прошу сообщить об общем положении, о союзниках и ваших планах действий…» 1238 К сожалению, подобные переговоры, где часть сведений подразумевается или зашифрована, вызывают больше вопросов, чем дают ответов.

Омский переворот застал социалистов врасплох. Хотя сами члены Директории и подозревали о подготовке переворота задолго до омских событий, ежедневно опасаясь быть арестованными (Н.Д. Авксентьев) 1239 , а «идея диктатуры носилась в воздухе» 1240 . Тем не менее к серьезному военно-политическому противоборству с правым лагерем социалисты оказались неготовыми. Обстоятельства омского переворота к настоящему времени исследованы довольно подробно, поэтому остановлюсь на событиях, последовавших за ним.

Как уже говорилось, в ноябре 1918 г. на востоке России функционировало несколько эсеровских организаций. Одной из основных являлся функционировавший в Уфе Совет управляющих ведомствами Комуча (председатель и управляющий ведомством торговли и промышленности – В.Н. Филипповский, члены: М.А. Веденяпин (управляющий ведомствами иностранных дел, почты и телеграфов), П.Д. Климушкин (управляющий ведомствами внутренних дел, земледелия и государственной охраны), И.П. Нестеров (управляющий ведомствами путей сообщения, труда и юстиции), Ф.П. Рудко), ставший после Государственного совещания в Уфе, в результате которого на востоке России было образовано Временное Всероссийское правительство (Директория), организацией с весьма странными полномочиями (на самом деле Совет представлял собой в завуалированной форме бывшее правительство Комуча). Официально Совет считался органом областной власти на территории Комуча 1241 .

По сути, эсеры под другим названием сохранили прежде правительство Комуча. Как писал видный деятель ПСР С.Н. Николаев, отвечавший за ликвидацию учреждений Комуча, «у К[омите]та… не было прямых политических побуждений к полному отказу от своего политического бытия при условии существования других областных правительств» 1242 .

После падения Директории Совет взял на себя «всю полноту Верховной власти на территории Комитета Членов Всероссийского Учредительного Собрания» 1243 и направил телеграмму премьер-министру П.В. Вологодскому в Омск с требованием освободить арестованных членов Директории, арестовать участников переворота и объявить о восстановлении прав Директории. В противном случае члены Совета намеревались объявить Вологодского врагом народа и предложить всем областным правительствам выступить против Омска. Копии телеграммы были разосланы всем правительствам, на поддержку которых рассчитывали в Уфе – оренбургскому, уральскому, башкирскому, правительству Алаш-Орды, а также Чехословацкому национальному совету в Екатеринбурге и Главнокомандующему вооруженными силами Временного Всероссийского правительства Генерального штаба генерал-лейтенанту В.Г. Болдыреву, телеграмма была разослана, кроме того, в Лондон, Париж, Рим, Прагу, Вашингтон и Токио 1244 . Тогда же было выпущено воззвание: «[В] Омске совершен Государственный переворот. Арестованы находящиеся в Омске Члены Всероссийского Правительства. Граждане. Ответ[ьте?] [на] Удар [по] Революции, и становитесь Все в ряды Русско-Чешских имени Учредительного Собрания Полков, отряда Фортунатова и добровольческих отрядов Народной Армии. Не медлите ни часа. В промедлении смерть демократии. А вместе с ней и смерть начавшей возрождаться Великой России. Все к оружию. Все за Учредительное собрание» 1245 . Однако лидеры ПСР жестоко просчитались – несмотря на победу на выборах в Учредительное собрание, ни население, ни областные правительства, за исключением, пожалуй, лишь башкирского, их не поддержали. Некоторую помощь эсерам оказали также чехословаки. Кроме того, социалисты из состава уральского Войскового съезда направили Дутову ряд вопросов, в том числе оскорбительного характера – например, не подтасовывает ли он телеграммы уральцам, которые идут через Оренбург. Дутов сообщил, что отвечает на поставленные вопросы лишь из уважения к уральскому казачеству, порицая и презирая партийных 1246 .

ЦК ПСР объявил адмирала А.В. Колчака «врагом народа» и заочно вынес ему смертный приговор 1247 . В ночь на 19 ноября совещание Бюро съезда членов Учредительного собрания и ЦК ПСР в Екатеринбурге постановило, что вся власть должна перейти к съезду, который будет представлен особым органом. Во внутренней переписке ПСР этот орган назван Исполнительным комитетом съезда членов Учредительного собрания 1248 . По мнению И.Ф. Плотникова, орган получил название комиссии по руководству борьбой с Колчаком 1249 . Л.А. Кроль в своих воспоминаниях приводит еще одно название этого органа – комитет для борьбы с заговором в Омске 1250 . В комитет вошли семь человек: В.М. Чернов, В.К. Вольский, И.С. Алкин (от мусульман), Ф.Ф. Федорович, И.М. Брушвит, Н.В. Фомин и Н.Н. Иванов. Задачей этой организации стало стягивание к Уфе и Златоусту верных эсерам частей с фронта и вступление в переговоры с большевиками 1251 .

Уже 19 ноября началась активная военная и организационная подготовка предстоявшей борьбы. В политическом плане были воссозданы распущенные Директорией местные революционно-демократические правительства (Комуч, башкирское правительство), развернута широкомасштабная пропагандистская кампания по осведомлению населения о характере и целях омского переворота, наконец, Исполкому удалось добиться от местных общественных учреждений (дум, земств), а также от Чехословацкого национального совета заявлений о непризнании переворота 1252 . Один из эсеров позднее писал, что «в особенности нам не следовало упускать из своего внимания Екатеринбург, где мы должны были произвести революционный переворот в первую голову, изгнав сибирское командование и водрузив на его месте свою собственную власть» 1253 .

В военном отношении Исполком попытался стянуть в Екатеринбург рабочие дружины с окрестных заводов, но не успел этого сделать. Только 21 ноября, на следующий день после отъезда депутатов из Екатеринбурга, к городу подошел отряд вооруженных рабочих Нижнетагильского завода, численностью 800 человек. Подойди этот отряд на два дня раньше, соотношение сил могло кардинально измениться! 1254 Кроме того, была предпринята попытка заручиться поддержкой генералитета. Однако никто из старших офицеров не согласился возглавить вооруженную борьбу с Омском. По некоторым данным, Дутов получил из Уфы предложение о поддержке, однако в ответ якобы «советовал осторожность, так как-де ему известно из бесспорного источника, что за спиной Колчака стоят англичане» 1255 .

Согласно мемуарам Чернова, отказались командующий Екатеринбургской группой войск генерал-майор Р. Гайда (Екатеринбург) и командующий Самарской группой войск Генерального штаба генерал-майор С.Н. Войцеховский (Уфа) 1256 .

18 ноября М.А. Веденяпин сообщил Ф.Ф. Федоровичу: «Сейчас иду говорить с генералом ВОЙЦЕХОВСКИМ. Думаю, что этот разговор будет решающим» 1257 – эсеры сразу после омских событий стали апеллировать к армии. Позднее, 29 декабря 1918 г., Войцеховский на станции Тавтиманово достаточно осторожно записал в своем дневнике после долгого семимесячного перерыва в записях: «Сложная политическая обстановка; борьба диктатуры и демократии (Учред[ительное] соб[рание]). Я генерал на русской службе, но, кажется, не в милости у начальства. На этих днях Уфа будет очищена. Куда назначат меня – еще не знаю. Рассчитываю на корпус» 1258 . Между тем в Ставке за Войцеховским закрепилась репутация сторонника эсеров 1259 , возможно не лишенная оснований.

Главнокомандующий вооруженными силами Временного Всероссийского правительства Генерального штаба генерал-лейтенант В.Г. Болдырев 18–19 ноября находился в пути из Уфы в Челябинск и, судя по его воспоминаниям, пребывал в полной растерянности. Первоначально он собирался «немедленно освободить арестованных и разоружить отряд Красильникова 1260 , арестовать и предать суду виновных» 1261 , по его мнению, то, «что свершилось в Омске, [ – ] безобразие и означает катастрофу» 1262 . Однако затем в нем произошел какой-то перелом, и, задаваясь вопросом «Что делать?», Болдырев все же решил «временно уйти, не делать новых осложнений в армии» 1263 , а ведь ему ничего не стоило помешать перевороту. Болдырев был возмущен бездействием Колчака в Омске и заявил ему при разговоре: «Я никак не могу стать на точку зрения такого спокойного отношения [к] государственной власти, хотя, может быть, и несовершенной, но имевшей в своем основании признак законного избрания… я не ошибусь, если скажу, что Ваших распоряжений как Верховного Главнокомандующего на фронте слушать не будут. Я не позволил себе в течение двух суток ни одного слова ни устно, ни письменно, не обращался к войскам и все ожидал, что в Омске поймут все безумие совершившегося акта и ради спасения фронта и нарождавшегося спокойствия в стране бо лее внимательно отнесутся к делу. Как солдат и гражданин я должен Вам честно и открыто сказать, что я совершенно не разделяю ни того, что случилось, ни того, что совершается, и я считаю восстановление Директории считаю (так в документе. – А. Г. ) совершенно необходимым немедленное освобождение Авксентьева и других, немедленное восстановление в правах и сложения (так в документе. – А. Г. ) Вами Ваших полномочий. Я считал долгом чести и совести высказать мое глубокое убеждение и надеюсь, что Вы будете иметь мужество выслушать меня спокойно. Я не допускаю мысли, чтобы [в] сколько-нибудь правовом государстве допустимы такие приемы» 1264 .

Колчак ответил жестко: «…я передаю возможно кратко факты и прошу говорить о них, а не о своем отношении к ним. Директория вела страну к Гражданской войне в тылу, разлагая в лице Авксентьева и Зензинова все то, что было создано до их вступления на пост верховной власти, свершившийся факт ареста их, конечно, акт преступный, и виновные мною преданы полевому суду, но Директория и помимо этого не могла бы существовать долее, возбудив против себя все общественные круги и военные в особенности…» 1265 Поскольку ранее перед Директорией Болдырев ставил вопросы о преследовании ПСР за бунт против верховной власти и об аресте членов ЦК партии, теперь ни о каком сотрудничестве с представителями ПСР речь не шла 1266 . 19 ноября в 22 часа Колчак приказал Болдыреву прибыть в Омск, неисполнение чего должно было считаться актом неповиновения.

В прощальном письме от 21 ноября 1918 г. уже бывшим своим подчиненным: Дутову, командующему Сибирской армией генерал-майору П.П. Иванову-Ринову и главнокомандующему Западным фронтом генерал-майору Я. Сыровому Болдырев писал: «Уходя из рядов доблестной Русской армии, завещаю помнить, что будущее России на фронте и в создании единой сильной[,] боеспособной армии. Будет прочен фронт и крепка духом армия, будет обеспечено и возрождение Великой России. Прошу передать всем офицерам, солдатам и казачеству мою горячую признательность за их доблесть и великие труды. Главнокомандующего Генерала Сырового прошу передать мой братский привет доблестным чехословакам за их незабываемую помощь России…» 1267

Воззвание из Уфы с протестом против низложения Директории и с призывом объединиться в борьбе против Колчака было получено и в Оренбурге. Причина обращения оппозиционеров к Дутову понятна – оренбургский атаман и командующий войсками Юго-Западной армии располагал в то время довольно крупными вооруженными силами (по данным на 28 декабря 1918 г. – не менее 33,5 тысячи штыков и сабель 1268) и мог не только морально, но и вполне реально воздействовать на других политических деятелей. Как впоследствии отмечал помощник Дутова Генерального штаба генерал-майор И.Г. Акулинин: «Поддержка атаманом Дутовым той или другой стороны в те дни имела первенствующее значение» 1269 . Однако, поскольку Дутов уже признал верховную власть Колчака, на его содействие эсеры в тот период рассчитывать не могли. В другой своей работе Акулинин писал: «Когда в Омске, 18 ноября 1918 года, произошел государственный переворот, Адмирал Колчак, прежде всего, обратился в Оренбург к Атаману Дутову, считаясь с его авторитетом и силою. В то время Атаман Дутов был волен принять любое решение: признать или не признавать Адмирала Колчака Верховным Правителем. В его руках была надежная армия, превосходившая во всех отношениях и молодые части Сибирской Армии и Народную Армию Учредительного Собрания. Дутов поступил как казак-государственник. Отбросив в сторону всякое местничество и личные интересы, он признал Адмирала Колчака Верховным Правителем, чем сразу укрепил его положение. В своем решении он глубоко верил, что приходом к власти популярного адмирала дело попало в верные руки» 1270 . Впрочем, генерал Болдырев впоследствии отметил, что Дутов являлся «довольно важной, хотя и скрытой пружиной Омского переворота» 1271 .

Не имея возможности повлиять на решение Дутова, эсеры предприняли попытку срыва его переговоров с Колчаком. Еще до 21 ноября произошел перерыв связи с Оренбургом 1272 . В разговоре по прямому проводу между представителем Совета управляющих ведомствами М.А. Веденяпиным и представителем Чехословацкого национального совета доктором Куделя первый заявил: «Попытка Совета (управляющих ведомствами. – А. Г. ) воспрепятствовать сговору КАЛЧАКА (так в документе. – А. Г. ) с Дутовым по прямому проводу, парализована генералом Сыровым, который запретил даже доставлять Совету контрольную ленту, обеспечив монархистам возможность беспрепятственно осуществлять свой заговор и лишив Совета (так в документе. – А. Г. ) возможности принять меры противодействия. Кроме того, генерал СЫРОВОЙ крайне ограничил даже круга (так в документе. – А. Г. ) лиц и учреждений, которым Совет Управляющих может посылать политические телеграммы и не только на фронт, но и на всей территории, освобожденной от большевиков. Сейчас генерал Сыровой требует отправки Дутову пяти миллионов, которые будут употреблены для содействия Колчаку против демократии. Генерал Сыровой требует передачи в руки военного командования милиции и государственной охраны, без чего Совет не сможет осуществлять важнейшие свои функции охраны безопасности граждан, государственного порядка и самой государственной власти, Совету известно предположение о назначении генерала КАППЕЛЯ командующим Самарского и Симбирского фронта. Совет отдает должное военным заслугам и способностям генерала Каппеля, но он (Каппель. – А . Г.) никогда не скрывал своих монархических убеждений, и назначение его на столь ответственный пост в момент монархического Омского мятежа равносильно активному содействию этому мятежу. Указанные меры, ослабляющие позицию демократии и содействующие монархистам, оправдываются будто бы интересами фронта. Совет Управляющих и вся русская демократия бо лее кого бы то ни было заинтересованы в укреплении фронта, разрушение которого грозит потерей последней территории, откуда может вести борьбу демократия, и содействующие монархистам уже вызвали тревогу на фронте, поколебали его стойкость и угрожают окончательно разложить его, ибо войска демократии не смогут и не захотят драться за монархию. Мы гарантируем успешную защиту Самарского и Симбирского участка фронта при условии назначения командующим русскими частями этого фронта полковника Махина при общем командовании Войцеховского. Все указанные меры были бы приняты, меры оккупационные монархического неприятельского отряда (так в документе. – А. Г. ), но совершенно непонятны, когда они исходят от имени демократического правящего органа дружественной чехословацкой нации. Мы полагаем, что меры эти представляют ряд недоразумений, которые мы просим выяснить. Если же такие меры, как изъятие из рук Совета милиции и Государственной Охраны, назначение командующим фронтом генерала Каппеля, предоставление Дутову возможности сговориться с Колчаком и отправка ему денежных средств для осуществления своего заговора, будут приводиться в исполнение, то Совет Управляющих, лишенный возможности исполнять свои задачи и нести ответственность, вынужден будет сложить свои полномочия. Мы надеемся, однако, что между Чешской и Русской демократией не может возникнуть таких разногласий и что указанные недоразумения будут Вами устранены» 1273 .

В.М. Чернов в этой связи отметил: «Но здесь мы столкнулись с целым рядом трудностей… Нам надо было для посылки в Омск снять с фронта несколько наиболее надежных в революционном смысле частей. Но они были разбросаны, «нейтралитет» Гайды и Войцеховского означал выполнение «оперативных» директив Омска, а директивы эти были направлены к разобщению тех частей, на которые могли опереться мы…» 1274 Как впоследствии вспоминал Генерального штаба генерал-лейтенант Д.В. Филатьев, «антигосударственная партия [эсеров] и такой же Комуч… теперь с легким сердцем готовы были начать войну с тылом во имя торжества партийных догм, а если ее не открыли, то только потому, что за ними никакой силы не оказалось и надежда на какую-то мобилизацию «всех сил» не оправдалась, как не осуществилось желание втравить в борьбу с Омском чехов» 1275 .

19 ноября по распоряжению А.В. Колчака участники съезда членов Учредительного собрания во главе с В.М. Черновым были арестованы группой молодых офицеров 25-го Екатеринбургского горных стрелков полка в екатеринбургской гостинице «Пале-Рояль» 1276 . Причиной ареста стала телеграмма Колчаку из Уфы, подписанная несколькими деятелями Комуча, с угрозой открытия боевых действий против Омска 1277 . Однако под давлением Чехословацкого национального совета генерал Гайда был вынужден отпустить арестованных, и они вечером 20 ноября были высланы в Челябинск. По мнению СП. Мельгунова, Гайда все время вел двойную игру 1278 . К слову сказать, его личным другом был видный эсер-кооператор Н.В. Фомин 1279 .

22 ноября солдаты и офицеры 25-го Екатеринбургского полка подали рапорт на имя Гайды, утверждая, что арест депутатов был осуществлен по их инициативе: «Мы, видя отсутствие мер по отношению к предателям, решились на шаг, нарушивший воинскую дисциплину… не спросив разрешения своих высших начальников, мы арестовали мятежников, во главе с Черновым…» 1280 В Челябинске командующий Чехословацким корпусом генерал Сыровой предложил делегатам съезда выехать в город Шадринск Пермской губернии «как наиболее удобный, спокойный пункт» 1281 . В Шадринске никакая активная работа, разумеется, была бы невозможна. Исполком съезда выдвинул категорическое требование отправки в Уфу – единственное место, где эсеры могли чувствовать себя в то время в относительной безопасности. Помимо того, что в Уфе находился Совет управляющих ведомствами Комуча, город был еще и центром формирования оппозиционных Омску вооруженных сил – уже упоминавшихся выше русско-чешских полков и батальонов имени Учредительного собрания, запрещенных в свое время генералом Болдыревым (этот запрет Уфой фактически игнорировался 1282). Вечером 23 ноября участники съезда прибыли в Уфу 1283 . Однако и там они почувствовали себя не вполне комфортно из-за двусмысленной позиции чехов, зависевших от союзников, которые поддержали переворот в Омске (особенно Великобритании), а по некоторым данным даже были его инициаторами 1284 . Кроме того, на съезде в конце ноября произошел раскол на левых и правых, причем первые выступали за ликвидацию съезда, всего антибольшевистского фронта и за отъезд в Советскую Россию 1285 .

Чешский политический деятель доктор Влассак полагал, что «особенно на театре военных действий, к которому принадлежит Уфа, насильственные политические выступления недопустимы, и командование имеет право их не допускать и предупреждать. На этот счет, несомненно, командующий группой (Войцеховский. – А. Г. ) потребует указание от штаба Западного фронта» 1286 .

После прибытия в Уфу Чернов, фактически находившийся на нелегальном положении, от имени ЦК ПСР направил Чехословацкому национальному совету ультиматум, потребовав сотрудничества в борьбе против Колчака или окончательного разрыва отношений. Ультиматум помимо требований содержал краткий обзор событий на востоке России в сентябре – ноябре 1918 г., а также характеристику сложившихся политических сил. В тексте ультиматума командному составу чехословацких войск противопоставлялись старшие офицеры русской армии, которые якобы оттесняли «на задний план, держа в загоне и распыляя истинно демократическую часть офицерства, носительницу труда и таланта…» 1287 .

Любопытно, что в ультиматуме предлагалось создать объединенное русско-чешское военное ведомство, которое возглавил бы управляющий чехословацким военным ведомством подполковник (произведен 29 ноября 1918 г.) Рудольф Медек «при двух товарищах министра по выбору русской демократии» 1288 . По всей видимости, на один из постов товарища военного министра предполагалось назначить Генерального штаба полковника Ф.Е. Махина 1289 . Этот ультиматум в Челябинск должны были отвезти И.М. Брушвит и Л.Я. Герштейн, а в Челябинске к ним должен был присоединиться Н.В. Фомин.

Однако события развивались стремительно. Приказ об аресте бывших членов Комуча и их союзников был отдан адмиралом А.В. Колчаком 30 ноября 1918 г. В приказе говорилось: «Бывшие члены Самарского Комитета Членов Учредительного Собрания, Уполномоченные Ведомствами бывшего Самарского Правительства… и примкнувшие к ним некоторые антигосударственные элементы в Уфимском районе, в ближайшем тылу сражающихся с большевиками войск, пытаются поднять восстание против Государственной власти: ведут разрушительную агитацию среди войск; задерживают телеграммы Верховного Командования; прерывают сообщения Западного Фронта и Сибири с Оренбургскими и Уральскими казаками; присвоили громадные суммы денег, направленные Атаману Дутову для организации борьбы казаков с большевиками, пытаются распространить свою преступную работу по всей территории, освобожденной от большевиков» 1290 . Далее всем русским военным начальникам предписывалось «самым решительным образом пресекать преступную работу вышеуказанных лиц» 1291 .

Уже утром 2 декабря, в понедельник, в Уфу из Челябинска прибыл отряд командира 41-го Уральского стрелкового полка полковника А.В. Круглевского (450 штыков) 1292 . А 3 декабря Генерального штаба генерал-майор С.Н. Войцеховский заявил В.К. Вольскому, что не может ручаться за безопасность съезда в Уфе, и предложил делегатам уехать в другое место 1293 . Получив такой ответ, депутаты пришли к выводу о необходимости привести в полную боевую готовность верные части. Здесь существует расхождение в изложении хода событий двумя съездовцами – С.Н. Николаевым и Н.В. Святицким. Первый утверждал, что преданных съезду войск в Уфе хватало, второй же считал, что войск не было, поскольку все верные эсерам формирования находились на фронте, в 200 верстах от Уфы. Тучи над эсерами сгущались, и, вероятно, поэтому лидер партии В.М. Чернов значительно усилил свою охрану – с 4–6 до 20 человек 1294 .

В распоряжении съезда в Уфе, по сведениям С.Н. Николаева, были следующие силы: русско-чешский батальон (полк) (400–450 штыков), отряд (батальон) имени Учредительного собрания (1000 штыков на фронте и 250 – в Уфе) и конный отряд корнета Б.К. Фортунатова (100 сабель). Кроме того, депутаты рассчитывали на поддержку Ижевской бригады и мусульманских (башкирских) частей. В самой Уфе формировался еще один батальон имени Учредительного собрания, но генерал Войцеховский приказал не выдавать солдатам оружие. Позднее он, по свидетельству депутата Н.В. Святицкого, уступил требованиям съездовцев, но не изменил своего отрицательного отношения к формированию таких частей 1295 . Депутат С.Н. Николаев вспоминал: «…под предлогом, что стоящим в тылу частям нет нужды иметь надлежащее вооружение. В их распоряжении были оставлены лишь берданки, и то в недостаточном количестве, и несколько дрянных пулеметов» 1296 .

Вполне надежен был конный отряд Б.К. Фортунатова. Вот что спустя десять с лишним месяцев после рассматриваемых событий записал в своем дневнике один из офицеров отряда: «Сзади же нас… ненавистная нам реакционная армия, которая, оправившись, несмотря на то что мы прикрывали их отход, не преминула [бы?] с нами расправиться» 1297 . Яркий пример отношения сторонников ПСР к белым. Что касается Ижевской бригады, то надежды эсеров на нее не оправдались, бригада практически сразу перешла на сторону адмирала Колчака. На офицерском собрании командир бригады штабс-капитан Журавлев – ставленник эсеров – попытался склонить офицеров на сторону Директории. Его поддержали лишь двое сообщников, которые вместе с самим Журавлевым через некоторое время бежали из бригады, захватив два миллиона рублей 1298 . В одной из телеграмм сообщалось: «Отступление от Ижевска происходило беспорядочно. Самую большую беспорядочность проявил штаб. Поступок Ижевского штаба по отношению к Членам Учредительного] Соб[рания] самое постыдное, вернее – предательское. Члены Учредительного] Соб[рания] даже не были поставлены в известность относительно оставления Ижевска. Чрезвычайное осадное положение и военная диктатура введена и проводится самым беспощадным образом…» 1299 По всей видимости, речь шла о ненадежности ижевцев в отношении их приверженности ПСР.

По свидетельству того же Николаева, отряд Фортунатова был приведен в боевую готовность и верхом прождал до утра, офицеры русско-чешского батальона (полка) также ждали сигнала к выступлению и, не дождавшись, разошлись по домам. Дело в том, что посланец от съезда к этим частям был задержан правительственными войсками, и сигнала к выступлению не последовало 1300 . В ночь на 3 декабря целый ряд (по разным данным, от 12 до 14, точный список до сих пор неизвестен) членов Учредительного собрания (Н.Н. Иванов, Ф.Ф. Федорович (оба – члены ЦК ПСР), В.Е. Павлов, В.Н. Филипповский, И.П. Нестеров, В.В. Подвицкий, СМ. Лотошников, В.Т. Владыкин, И.В. Васильев, Дощанов 1301 , А.Н. (по другим данным – В.А.) Алексеевский, С.Н. Николаев, К.Т. Почекуев, а также киргизский депутат (Г.-А.-Р. Фохретдинов, М.А. Мирза-Ахмедов или Х.-Б. Юргули-Агаев), а также заведующий охраной съезда эсер А.Н. Сперанский, управляющий канцелярией съезда Н.Я. Барсов, бухгалтер съезда В.А. Марковецкий и другие были арестованы и отправлены в Омск (прибыли 5 декабря) для проведения суда над ними, в Челябинске был арестован Н.В. Фомин 1302 . Войцеховский вместе со штабом на время ареста «тактично» ушел в кино 1303 .

Оставшиеся на свободе одиннадцать лидеров партии и представителей руководящих органов съезда, в том числе такие политические фигуры, как В.М. Чернов, М.А. Веденяпин, В.К. Вольский, ПД. Климушкин и другие (Н.И. Ракитников, КС. Буревой (Сопляков), Н.В. Святицкий, И.С Алкин, Д.П. Сургучев, а также два представителя офицерской эсеровской группы (!) 1304 , фамилии которых установить не удалось), собрались 5 декабря на нелегальное совещание. Было принято решение прекратить борьбу с большевиками и «…все силы демократии направить против диктатуры КОЛЧАКА (так в документе. – А. Г. )» 1305 . Однако уже 10 декабря ЦК ПСР провозгласил борьбу на два фронта (и против красных, и против белых). «Борьба с Колчаком должна выразиться в подготовке восстания против власти его и его клевретов», – вспоминал один из депутатов 1306 . В июне 1919 г. курс на борьбу с белыми был закреплен решением 9-го Совета партии эсеров, на котором была выдвинута идея «единого боевого фронта демократии против контрреволюции» 1307 .

Для организации восстания была избрана военная комиссия в составе четырех человек (известны глава комиссии В. Соколов, один из ее членов – ДП. Сургучев – оба впоследствии расстреляны 1308 , весьма вероятно, что еще двое – уже упоминавшиеся члены офицерской эсеровской группы, имена которых эсеровские мемуаристы не афишировали). Центром восстания должен был стать район Уфы и Златоуста. Планировалось своими силами занять уфимский район, а затем заключить договор с представителями наступавших на Уфу частей красных. Остававшиеся на свободе депутаты должны были разъехаться по районам и активно участвовать в организации восстаний в районе Златоуста, Екатеринбурга, Омска и Томска. В Уфе оставались лишь несколько человек для центрального руководства. Восстание планировалось осуществить через полторы-две недели. Всерьез рассматривались утопические идеи повторного созыва Учредительного собрания в Москве в союзе с большевиками и левыми эсерами.

По причине отсутствия связи с верными съезду частями восстание не было поднято. К тому же чехи потребовали от съезда не уводить их части с фронта, лишив съезд таким образом какой бы то ни было вооруженной силы. Но, как справедливо отметил Г.К. Гинс: «Легкая победа в Екатеринбурге и Уфе не была окончательною победою. Правительству Колчака все время пришлось вести борьбу на два фронта: с большевиками и эсерами» 1309 .

События в Оренбурге следует рассматривать как подготовку одного из эсеровских выступлений, заблаговременно раскрытую сторонниками омской власти. Об этом свидетельствует и высказывание В.М. Чернова в беседе с делегатами английской независимой рабочей партии в апреле 1920 г. о том, что после событий в Екатеринбурге и Челябинске «борьба была перенесена в Оренбург» 1310 . Хотя идея выступления в Оренбурге появилась у заговорщиков еще до директив ЦК ПСР.

Уже 19 ноября (впрочем, в том же деле есть и другая датировка разговора – 20 ноября) атаман Дутов сообщил Колчаку по прямому проводу, что «Комитет Учредительного собрания своими воззваниями мешает работать и нарушает спокойствие. Все идет из Уфы. Доношу, что во вверенной мне армии полный порядок. И я свято исполняю Ваши приказы [и] приму меры, чтобы армия не коснулась политики. Просил бы Ваши директивы по отношению гражданских управлений и населения. Как относятся союзники и Чешский совет? Как Америка, Италия и Япония [?] Я уверен, что чехи лишь по тактическим соображениям не говорят открыто, лишь в душе сочувствуют. Где генерал Болдырев и что он предпринимает [?] Сейчас перехватил радио о занятии союзниками Петрограда – буду проверять. Убедительно прошу ежедневных Ваших директив и полной информации, без чего сейчас нельзя. Могу ли рассчитывать на это [?] Счастливо оставаться. Атаман Дутов ». Известен ответ Колчака: «…Всей душой благодарю Вас, господин атаман, за Ваше согласие работать со мной [ради] общей цели по спасению Родины. Из всех полученных мною заверений в поддержке и помощи от союзников и начальников частей мне особенно дорог Ваша помощь и поддержка как сильного защитника и первого защитника Родины, не прерывавшего борьбы с ее врагами. Вчера у меня была депутация представителей всех казачьих войск и сообщила мне солидарность со мной и готовность совместно работать. Препятствия к общественной безопасности исходят из указанного Вами источника, а также партии, связь с которой бывшего Правительства послужила причиной Омских событий. Очень озабочен этим вопросом, но затрудняюсь сообщить Вам свои соображения по [этому] поводу и пошлю Вам их шифром…» 1311

Опасность оренбургского заговора для белых заключалась в том, что в числе его организаторов были представители нескольких разноплановых и достаточно влиятельных политических сил: член ЦК ПСР В.А. Чайкин, башкирский лидер А.-З. Валидов, казахский лидер и автономист М. Чокаев, представители оренбургской казачьей интеллигенции: командующий Ташкентской группой Юго-Западной армии Генерального штаба полковник Ф.Е. Махин и атаман 1-го (Оренбургского) военного округа полковник К.Л. Каргин. Несмотря на кажущуюся «реакционность» казачьей столицы, именно в Оренбурге заговорщики могли рассчитывать на поддержку воинских частей, входивших в состав Юго-Западной армии Дутова и непосредственно подчиненных ярым противникам оренбургского атамана Валидову и Махину. Захватив власть, заговорщики могли расколоть антибольшевистский лагерь на востоке России и тем самым привести к падению всего Восточного фронта. Башкирский лидер А.-З. Валидов, судя по его воспоминаниям, ненавидел Колчака больше, чем многие эсеры, и открыто называл его своим врагом 1312 . Противоречия резко усилились после обнародования 21 ноября приказа Колчака о ликвидации казахского и башкирского правительств и о роспуске Башкирского корпуса. Впоследствии, в январе 1919 г., башкирское правительство издало приказ о том, что считает этот приказ недействительным и приступает к восстановлению корпуса 1313 .

22 ноября в командование корпусом вступил сам Валидов. По мнению генерала Акулинина, Валидов вел постоянные переговоры по прямому проводу с членами Учредительного собрания в Уфе 1314 . Для координации подпольной работы в Оренбург прибыл член ЦК ПСР, лидер туркестанских эсеров, политик крайне левого толка В.А. Чайкин. Он был давним другом Валидова, и они легко нашли общий язык 1315 . По поводу политических взглядов Чайкина депутат Е.Е. Лазарев в письме Е.К. Брешко-Брешковской от 6 ноября 1918 г. писал: «Непримиримо левым оказался член ЦК Чайкин, молодой, очень неглупый и человек настойчивый, который резко порицает ЦК за то, что тот допустил даже Уфимское совещание и явно участвовал в измене и предательстве Учредительного собрания и самой партии с. – р…» 1316

Вместе с еще одним будущим заговорщиком – депутатом от Ферганской области и вторым товарищем председателя Съезда членов Учредительного собрания (от мусульманской фракции) Мустафой Чокаевым Чайкин 22 ноября 1918 г. бежал из железнодорожного вагона, доставившего их из Екатеринбурга в Челябинск. Среди депутатов распространился слух, что всех их арестуют, и Чайкину с Чокаевым было поручено заготовить на всякий случай семь троек с надежными ямщиками 1317 . Они ушли из вагона со всеми своими вещами и больше в поезд не возвращались. Как писал М. Чокаев: «Мы теперь убедились, что совместная с белыми борьба против большевиков не приведет нас к нашей цели» 1318 .

Именно тогда, согласно воспоминаниям Чокаева, у них созрел план освобождения Туркестана от красных, для чего необходимо было смещение Дутова 1319 . Это решение, таким образом, было принято двумя депутатами вне связи с официальными директивами руководства партии и съезда. Если верить в этом отношении Чокаеву, то получается, что цели у всех заговорщиков были разные, но план действий один: смещение Дутова и восстановление власти Учредительного собрания.

Для сравнения: сам Валидов позднее писал о событиях тех дней так: «Единственное, что можно было сделать для победы демократии, – это, договорившись с верными демократической идее уральскими и оренбургскими казаками, отстранить генерала Дутова. Если бы это удалось, было бы восстановлено правительство Комуча, и красные могли бы быть снова отброшены за Волгу» 1320 . Конечно, наивно думать, что восстановление власти Комуча могло способствовать каким-либо успехам на фронте (в этом вопросе приоритет явно за диктатурой), но в этой цитате – политическая программа заговорщиков.

Валидов лично инспектировал верные ему части на Актюбинском фронте 6 и 25 ноября, именно на фронте он встретился с будущими заговорщиками: полковниками Махиным и Каргиным (Каргин до революции некоторое время находился под негласным надзором полиции 1321 , происходил из той же станицы Буранной, что и отец Махина) и представителями уральцев и договорился с ними о мерах против Дутова 1322 . Свержение Дутова, одним из первых признавшего Колчака, для оппозиции могло стать символом скорой победы и над самим Колчаком.

Таким образом, заговор стал складываться как минимум с 25 ноября. Такого же мнения придерживался и М. Чокаев, утверждавший, что «…переворот этот мог быть задуман только после прихода к власти адмирала Колчака» 1323 . Однако в мемуарах Валидова есть фраза, относящаяся уже к неудачному исходу заговора, которая дезавуирует предыдущее высказывание: «Так за несколько часов провалился план, который готовился в течение нескольких месяцев» 1324 . В этом случае начало формирования заговора можно отнести к периоду августа – сентября 1918 г. – времени наиболее острого противостояния между Комучем и атаманом Дутовым, а приход к власти Колчака еще более способствовал консолидации левой антиколчаковской и антидутовской оппозиции. К сожалению, любые заговоры, особенно неудачные, оставляют после себя минимальное количество источников. Поэтому нельзя точно сказать, когда начал формироваться этот заговор.

Известно лишь, что уфимские эсеры активно участвовали в переговорах со своими сторонниками на Южном Урале. В ноябре 1918 г. М.А. Веденяпин вел переговоры по прямому проводу с полковником Махиным, сам факт участия в которых, на мой взгляд, является преступлением со стороны Махина – армия не должна вмешиваться в политику. Есть данные о том, что эти разговоры были регулярными, однако сохранились тексты только двух из них. 6 ноября между Уфой и станцией Ак-Булак Ташкентской железной дороги, на которой находился Махин, состоялся первый документально подтвержденный разговор:

«В е д е н я п и н. Здравствуйте, Федор Евдокимович, привет Вам от всех нас. Я Вас слушаю.

М а х и н. Доброе здоровье, Мих[аил] Александрович. Во-первых, я хотел ответить на Ваш вопрос [о] посредничестве [в] деле Майстраха 1325 с Петровичем 1326 . Прибыть лично для переговоров не могу, говорить только по аппарату, во 2-х узнать от Вас об общем положении.

В е д е н я п и н. Вас запросил, потому что Майстрах указал на Вас, сделал это только для формалистики, знал заранее о неосуществимости суда. Общее положение таково. Временное Правительство на днях издаст акт о ликвидации всех областных правительств, в том числе и нашего Совета. Сибирский аппарат Министров и административный переходят в распоряжение Вр[еменного] Правительства], другими словами Сибирское Правительство становится Всероссийским (здесь и далее – подчеркнуто в документе. – А. Г. ). [В] Настоящее время на этом сосредоточено все внимание. [В] Настоящее время положение [для] нас значительно ухудшилось. Съезд в Екатеринбурге приступил к работам. В Уфе нас четыре человека: Филипповский, Нестеров, Климушкин и я. На фронте у нас только добровольческие части Каппеля, Фортунатова, батальон Имени Учредительного Собрания и русско-чешский полк и ваши части. Есть приказ ген [ерала] Болдырева о прекращении формирования добровольческих частей и о роспуске имеющихся. Ижевск все еще борется, туда сегодня поехали Былинкин 1327 и Несмеянов 1328 . Донской 1329 шлет Вам привет и очень просит Вас приехать к нему в Советскую Россию. Прибыл курьер из Деникинской армии, который сообщает, что якобы армия насчитывает до 120 тысяч штыков.

М а х и н. Собственно на моем Ташкентском фронте мы заставили противника перейти к обороне. Менее успешно идут дела на Самарском фронте. Там инициатива в руках противника. Перспективы пока трудно там наметить, ибо они в значительной степени будут зависеть от числа союзнических войск, которые будут находиться в России. Лично я продолжаю пока не верить в близком будущем союзной помощи с их стороны, но твердый курс политики Временного Правительства заставляет думать, что у него есть большая реальная сила, вероятно, таящаяся где-либо в Сибири. Где генерал Галкин. Тогда трудно объяснить (на этом документ обрывается. – А. Г. )» 1330 .

11 ноября Веденяпин в связи с распоряжением Омска о роспуске областных правительств беседовал с оренбургским представителем башкирского правительства: «В Омске Сибирское Правительство восторжествовало. Мы боимся, что не только будет ликвидирован Совет Управляющих, но будут также ликвидированы (здесь и далее – подчеркнуто в документе. – А. Г. ) договорные обязательства Комитета в частности и договор между Комитетом и Малой Башкирией и Алаш-Ордой. Поэтому необходимо нам солидарно действовать, чтобы наш договор не был нарушен. Считаю необходимым приезд Вашего представителя в Уфу» 1331 . Башкиры отправили своих представителей в Уфу, однако были слабо осведомлены о положении в Омске.

«У аппарата начальник штаба полковника МАХИНА. Командующий войсками полковник МАХИН дня три не получает от Вас информаций. Поэтому поручил мне с Вами переговорить и справиться, когда последний раз Вами передавалась очередная информация и, если есть что-либо новенького, будьте добры передать, я запишу.

В е д е н я п и н. Очередная информация передавалась каждый день. Вчера последний раз была отправлена в 10 часов вечера. Сегодня мы справимся, куда делись посланные Вам телеграммы. Сейчас же абсолютно нет времени и трудно сообразить, что Вам в настоящее время передать. Вечером мы постараемся Вам все сообщить. Сердечный привет Федору Евдокимовичу.

Н а ч а л ь н и к ш т а б а. Благодарен. Последние сведения были получены от Вас от 13 числа. Очевидно, они где-нибудь задерживаются, поэтому я просил бы Вас передавать нам сведения по прямому проводу. Сведения нам крайне необходимы, т. к. мы издаем газету «Ташкентский фронт» и нуждаемся в материале.

В е д е н я п и н. Постараемся. Провод часто бывает занят военными депешами, и это лишает нас возможности передавать непосредственно. Сейчас приму меры, чтобы Вы получили сведения.

Н а ч а л ь н и к ш т а б а. Очень благодарен. Счастливо оставаться» 1332 .

Связь Махина с Уфой не прекратилась и после омского переворота. 19–20 ноября он вновь беседовал с Веденяпиным. Махин заявил: «Теперь на нас лежит большая задача спасти Россию и восстановить границы, как Франция восстановила в семьдесят первом году. Веденяпин. – Приезжайте к нам, Вас ждем. Все Вам шлем привет, в настоящее время на Самарском фронте развивается наше наступление и можно ожидать большой трепки большевикам (подчеркнуто в документе. – А. Г. )». Махин ответил на это: «Ура. Будем стараться, только дальше от всех тех Самарских авторитетов, которые в верхах творят здания военной мощи России. К Вам постараюсь приехать. Держите крепко свое Знамя. До свидания» 1333 .

В ночь с 1 на 2 декабря 1918 г. (по другим данным, которые не представляется возможным проверить, – 6 декабря 1334) заговорщики провели свое первое и последнее совещание в Оренбурге, в здании Караван-сарая – резиденции башкирского правительства. Случайность или нет, но незадолго до совещания 19 ноября 1918 г. комендант зданий Караван-сарая Такиулла Алиев был произведен из подпоручиков в поручики и тем же приказом из поручиков в штабс-капитаны 1335 . На совещании, по воспоминаниям одного из его участников, М. Чокаева, присутствовали: Валидов, Чокаев, Махин, Каргин и Чайкин 1336 . Однако, по мнению Генерального штаба генерал-майора И.Г. Акулинина, присутствовали также члены башкирского правительства, местные социалистические лидеры и несколько офицеров башкирских полков 1337 . К данному свидетельству следует относиться достаточно осторожно, так как сам Акулинин, разумеется, не являлся участником совещания и не мог в точности знать состав присутствовавших.

На совещании заговорщики утвердили состав будущего объединенного правительства трех стран (Казахстан, Башкурдистан, Казачье государство). Полковник Махин должен был стать главнокомандующим, атаман 1-го военного округа Каргин – Войсковым атаманом Оренбургского казачьего войска 1338 , Башкурдистан представлял Валидов, Казахстан – представитель Алаш-Орды в Оренбурге Сейдазим (Сейдазым) Кулмухамедович Кадирбаев (ранее – уполномоченный Комуча по Тургайской области, утвержден в должности 25 июля 1918 г. по представлению Дутова 1339) и М. Чокаев (пост министра внешних связей), В.А. Чайкин также получил должность в этом правительстве. Позднее он писал, что в Оренбурге принимал «руководящее участие в подготовке восстания против атамана Дутова» 1340 . Есть сведения о нерешительности заговорщиков – в частности, К.Л. Каргин предлагал повременить с арестом Дутова 1341 .

Во время совещания в Оренбурге были расквартированы четыре башкирских стрелковых полка (1-й, 2-й, 4-й и 5-й), Атаманский дивизион Оренбургского казачьего войска, 1-й Оренбургский казачий запасный полк, в котором обучались молодые казаки, конвойная сотня и караульная рота, а также артиллерийские и технические части 1342 . Таким образом, у заговорщиков, при опоре на башкирские части, были все основания рассчитывать на победу. Однако поручик Али-Ахмед Велиев (Ахметгали), по характеристике Валидова – татарский купец из Челябинска 1343 , донес о тайном совещании коменданту г. Оренбурга – капитану А. Заваруеву. Тот в свою очередь предупредил об этом главного начальника Оренбургского военного округа Генерального штаба генерал-майора И.Г. Акулинина. Сразу же были приведены в боевую готовность Атаманский дивизион и запасный полк, установлено наблюдение за Караван-сараем и казармами башкирских частей, в распоряжение коменданта города вызваны русские офицеры, служившие в башкирских полках. Однако, поняв, что инициатива перешла к сторонникам Дутова, Валидов в полдень 2 декабря выехал из города, захватив все имевшиеся в наличии вагоны. Он остановился в селе Ермолаевка Оренбургского уезда Оренбургской губернии. Так или иначе, но попытка заговора против власти Дутова и Колчака не удалась.

2 декабря 1918 г. Дутов писал помощнику военно-морского министра по казачьим делам генерал-майору Б.И. Хорошхину: «…меня травят везде и всюду, но, пока я на своем посту, – я не брошу борьбы, как бы тяжело и обидно подчас ни было. Казаки меня понимают. В самом Оренбурге тоже имею сильных врагов – атамана Каргина и полк[овника] Махина. Характеристику обоих спросите у Анисимова; я писать не буду: долго и много надо говорить. Башкурдистан сошел с ума и выразил неподчинение адмиралу; ну, да я очень-то не буду разговаривать, а вы там устройте так, чтобы им не давали денег на их дела, ибо это преступление – жить на российских хлебах и вести интригу и не подчиняться власти. Полки свои втянули в политику, и мне много приходится тратить времени и труда, чтобы все это улаживать. Алаш-орда тоже шипит, а татарва уже заявила свой нейтралитет. Противно это все. Валидов – это одна сплошная глупость и недоразумение. Работы так много, что последние нервишки кончаю и устал безумно…» 1344

В дальнейшем судьбы заговорщиков сложились по-разному. Полковник Махин получил от штаба Юго-Западной армии предписание отправиться в Омск, ему была гарантирована полная безопасность. Из Омска через Владивосток он выехал за границу 1345 . В командование Ташкентской группой вступил генерал-майор Г.П. Жуков. Башкирские части были выведены из Оренбурга на усиление Северного участка Юго-Западной армии, прикрывавшего территорию Башкирии 1346 . По имеющимся данным, атаман Каргин ездил по округу и агитировал казаков переходить к большевикам 1347 , он по постановлению окружного съезда 1-го военного округа был смещен со своей должности и даже попал в тюрьму, в отсутствие Дутова выпущен, затем вновь арестован и отправлен в Ставку 1348 , позднее попал в плен к красным под Иркутском и, по некоторым данным, расстрелян в 1921 г. по приговору военного трибунала 5-й армии. Чокаев с супругой отправился в Гурьев и далее в Баку. Вадим Чайкин уехал вместе с ними 1349 . А.-З. Валидов через некоторое время перешел на сторону большевиков.

После провала оренбургского заговора новые попытки выступлений не прекратились. Под влиянием воззваний оппозиционеров группа офицеров и казаков 4-й сотни 16-го Карагайского атамана Дутова полка повела агитацию против Колчака 1350 . Руководители выступления были арестованы и отправлены с фронта в Оренбург. Наказания для них, чтобы не разжигать противоречия еще больше, были ограничены дисциплинарными взысканиями 1351 .

Есть данные о том, что Валидов в декабре 1918 г. установил из Ермолаевки связь с Уфой посредством летучей почты, доставка корреспонденции занимала менее суток 1352 . Кроме того, он встречался с неким офицером Кондратьевым – доверенным лицом Н.Д. Авксентьева, отвечавшим за связи с башкирским правительством. Возможно, что после высылки членов Директории за границу он представлял при Валидове интересы оставшихся на свободе эсеров. По крайней мере, он считал, что диктатура Колчака долго не продержится и власть вновь вернется к сторонникам Учредительного собрания. Этот же офицер передал башкирам оружие, спрятанное на Усольском заводе 1353 . Конечно, все эти инициативы нельзя сравнивать по масштабам с попыткой переворота в Оренбурге. Вместе с тем, как справедливо отмечал Г.К. Гинс, победа не была окончательной: «Правительству Колчака все время пришлось вести борьбу на два фронта: с большевиками и эсерами» 1354 .

В свете вышеприведенных фактов становится совершенно ясной несостоятельность тезиса советской историографии о том, что против большевиков эсеры боролись всерьез, тогда как против белых как будто бы «понарошку» 1355 . На самом деле происходило прямо противоположное – в конце 1918 г. эсеры пришли к прекращению борьбы с большевиками и всемерно стремились к свержению диктатуры Колчака, считая большевиков куда менее опасным противником. Доказательством тому уфимские переговоры группы эсеров во главе с В.К. Вольским с большевиками в январе 1919 г. (справедливости ради отмечу, что эсеровские организации почти сразу после этих переговоров поспешили от них откреститься и назвать переговорщиков провокаторами 1356). Эта постоянная борьба стала одной из причин неудачи Белого движения на востоке России и привела в начале 1920 г. к гибели адмирала А.В. Колчака. Однако политическая близорукость эсеров привела их к закономерному финалу.

Весьма показательны судьбы эсеров – участников борьбы с Колчаком и их товарищей по партии, восстававших в 1918 г. против большевиков. Если в отношении первых со стороны колчаковцев невозможно даже употребить слово «репрессии», то совсем иная ситуация во втором случае – большевики своих врагов не щадили.

Ведя подрывную работу против армии адмирала Колчака, представлявшей в 1918–1920 гг. наиболее мощную антибольшевистскую силу на востоке России, эсеры и их сторонники фактически потворствовали большевикам (несмотря на антибольшевистскую демагогию). После окончания Гражданской войны многие из них оказались выброшенными за пределы страны и всеми забытыми. Впрочем, некоторые из них нашли себе новое «достойное» амплуа – стали работать на польскую (Чокаев 1357) или советскую (Валидов 1358 , Махин 1359) разведку.

Здесь можно привести, на мой взгляд, вполне справедливое высказывание из антиэсеровского политического памфлета, составленного неким В. Ферганским во Владивостоке в 1921 г.: «Партия эс-эров в течение четырех лет русской революции сыграла роковую для русского народа роль. Эс-эры систематически взрывали все возникавшие на территории Совроссии национальные государственные образования. Добравшись до власти и не будучи в силах удержать ее в своих руках, эс-эры позорно капитулировали перед коммунистами. Преступная, предательская, антинациональная работа» 1360 . Генерального штаба генерал-лейтенант К.В. Сахаров весьма ярко охарактеризовал деятельность эсеров: «Едва ли найдется кто-либо сомневающийся в том, что руководило с самого начала и руководит действиями социалистических партий и их работников. Им важна не Россия и не Русский народ, они рвались и рвутся только к власти, одни, – более чисто убежденные, фанатики, чтобы проводить в жизнь свои книжные теории, другие смотрят более практически, и им важна власть, чтобы быть наверху, иметь лучшее место на жизненном пиру» 1361 . К сожалению, параллели с современной партийной борьбой кажутся слишком отчетливыми.

Барон А.П. Будберг отмечал в своем «Дневнике»: «Каков бы ни был Колчак, но Омская обстановка выдвинула его к власти, к власти, ведущей смертный бой с большевизмом, и сто раз проклят тот, кто восстает на него и этим помогает большевикам…» 1362 Однако эсеры и лидеры национальных окраин в очередной раз поставили свои узкопартийные и узкоэтнические интересы выше государственных, за что впоследствии и поплатились. Несмотря на впечатляющую победу на выборах в Учредительное собрание в ноябре 1917 г., эсеры уже в 1918 г. не получили практически никакой поддержки населения в своей борьбе как с правым, так и с левым лагерем, и в этом нет парадокса – деятели ПСР так и остались теоретиками, проводниками уже упоминавшихся книжных теорий, которым они подчиняли все остальное. Очевидно, что в условиях Гражданской войны (как и тотальных войн вообще 1363) при полном напряжении сил воюющих сторон никакого третьего пути, демократической альтернативы, просто не было – победа должна была достаться тому, кто смог в новых, «революционных» условиях оказаться бесчеловечнее, любыми средствами заставить население драться на его стороне. Как показала практика, лучше других это получилось у большевиков. В этом трагизм как самой Гражданской войны, так и Белого движения.

После признания Дутовым Колчака сибирская пресса на все лады расхваливала оренбургского атамана, часто выдавая желаемое за действительное. Впрочем, эти едва ли не «житийные» очерки не только вызывают улыбку критически настроенного читателя, но и содержат некоторые достоверные суждения о личности Дутова. Так, одна из газет сообщала, что Дутов – «боевой офицер, георгиевский кавалер 1364 , средних лет, человек твердой воли, далекий от карьеризма, демократ по убеждениям. Отличительным свойством его характера является независимость. На этой почве чехословацкое командование при всех его стараниях не могло привлечь его к тесному сотрудничеству на Поволжском фронте. Атаман остался во главе самостоятельного отряда из казаков и добровольцев, в числе которых много молодых офицеров. Но свои боевые задачи он согласовал с общими задачами борьбы против красной армии и немало помог делу, отблагодарив этим способом чехословаков за помощь, оказанную ими, в свою очередь, Дутову в начале лета… Атаман, по его собственным словам, не задается слишком широкими задачами, считая ближайшей своей целью охрану Оренбургского края от разлагающего большевистского влияния. Поэтому он и держится особняком не только от чехословаков, но и от сибирского правительства, а также от бывшего самарского. Зато Дутов все время находится в тесном контакте с уральскими казаками… В качестве вождя войск Дутов представляет крупную величину. Он решителен, когда нужно, и очень осторожен в остальное время… В отряде Дутова суровая дисциплина. Все отлично одеты, носят старую форму с погонами и кокардами, прекрасно питаются, хорошо вооружены, ладят с населением, всегда трезвы 1365 (чему способствует преобладание среди казаков староверов 1366), вообще представляют образцовое войско. От Челябинска до Миасса и Троицка дутовцы охраняют железные дороги…» 1367 .

…Осенью 1918 г. «в потрепанном легком костюмчике, гол как сокол, багажа никакого, кажется вплоть до зубной щетки» 1368 пробирался на грузовом пароходе «Моряк» из Одессы через Северный Кавказ к старшему брату в Оренбург есаул Николай Ильич Дутов – участник Первой мировой войны. Как свидетельствовал очевидец, Н.И. Дутов «много повидал и испытал, человек не глуп… Вид у него самый несчастный…» 1369 . И далее – «брадобрею работы всегда достаточно. Один Дутов берет не меньше 20 минут своим бритьем. Борода у Дутова растет обильно и быстро, и щетина такая твердая, что бритва звенит и лишь с громадным трудом делает свое дело. Бритье это, повторяющееся изо дня в день, привлекает обычно всех спутников и является тем поворотным моментом, когда дурное утреннее настроение сменяется хорошим вечерним» 1370 . Брат Дутова отличался веселым нравом. По свидетельству очевидца, он оказался «необычайно интересным спутником… мастером на экспромты и сыпящим ими вовсю… Перебрал он буквально всех, а про себя самого он пропел так:

Из Одессы шел «Моряк»,
Плавал по Дунаю,
И застрял на нем Казак,
Для чего – не знаю» 1371 .

Удалась или нет его миссия – неизвестно. Достоверно лишь, что в ноябре 1918 г. он добрался до Новороссийска, а далее, вероятно, отправился в Екатеринодар.

· Реакция на события 18 ноября · К вопросу об оценке событий · Близкие статьи · Примечания · Литература ·

В ночь на 17 ноября 1918 года произошел казавшийся очевидцам малозначительным эпизод, когда на городском банкете в честь французского генерала Жанена три высокопоставленных казачьих офицера - начальник Омского гарнизона полковник Сибирского казачьего войска В. И. Волков (именно в его доме А. В. Колчак снимал комнату с дня приезда в Омск), войсковые старшины А. В. Катанаев и И. Н. Красильников - потребовали исполнить русский национальный гимн «Боже, Царя храни ». У лидеров партии эсеров, присутствовавших на банкете в качестве представителей Директории, это вызвало чувство досады такой степени, что они сразу же обратились к А. В. Колчаку и потребовали ареста казачьих офицеров за «неподобающее поведение». Сам Колчак вернулся в Омск из недельной поездки на фронт ранним вечером 17 ноября.

Не став дожидаться собственного ареста, Волков и Красильников сами произвели упреждающий арест представителей левого крыла Временного Всероссийского правительства - эсеров Н. Д. Авксентьева, В. М. Зензинова, А. А. Аргунова и товарища министра внутренних дел Е. Ф. Роговского, который как раз и занимался формированием партийного вооружённого милицейского отряда «для охраны Директории» . Всех арестованных офицеры на ночь заперли в помещении городских казарм. На свободу троих остальных членов Директории, в числе которых был и председатель Совета министров и Верховный Главнокомандующий - никто не покушался.

Ударную силу заговора составили военные, в том числе чуть ли не все офицеры Ставки во главе с её генерал-квартирмейстером полковником А. Сыромятниковым. Политическую роль в заговоре выполняли кадетский эмиссар В. Н. Пепеляев и близкий к правым кругам министр финансов Директории И. А. Михайлов. В заговор также были вовлечены часть министров и деятели буржуазных организаций. Активную роль в организации свержения Директории играл и полковник Д. А. Лебедев, прибывший в Сибирь из Добровольческой армии и считавшийся представителем генерала А. И. Деникина . В его обязанности входили переговоры с командующими фронтовыми армиями.

Все участники переворота чётко знали свои роли: были назначены связные, исполнители, каждый из которых нёс ответственность за свой участок. Ненадёжные воинские части были заблаговременно под разными предлогами выведены из города. Генерал Р. Гайда должен был обеспечить нейтралитет чехов. В. Н. Пепеляев «вербовал» министров и общественных деятелей. Один офицер был даже определён наблюдать за выехавшим на фронт главнокомандующим В. Г. Болдыревым, чтобы к нему не могла поступить информация о перевороте до его завершения.

В поддержку свергаемой Директории не выступила ни одна воинская часть омского гарнизона. Состоявший из эсеров Батальон охраны Директории был предупредительно разоружён. Один из офицеров этого батальона опубликовал в уфимской эсеровской газете «Народ» от 26 ноября свое свидетельство о том, что прибывшие арестовывать Директорию офицеры сообщили начальнику караула, будто из-за вероятного нападения присланы «сменить охрану». Он заподозрил неладное, но уступил из-за того, что у него было намного меньше сил. При этом тайком был послан гонец в казармы батальона. Батальон подняли по тревоге, но подошедший отряд участников переворота предотвратил его выступление предупредительным пулемётным залпом, после чего, потеряв одного человека, эсеровский батальон сдался, солдат разоружили и отпустили.

Как утверждает историк Хандорин, «роль» английской военной миссии в перевороте ограничивалась тем, что они, будучи проинформированы о перевороте, обещали не вмешиваться в него при условии, что переворот будет бескровным. По мнению Хандорина, «всё остальное - вымыслы, базирующиеся на хороших отношениях Колчака с англичанами». В советской историографии усиленно эксплуатировались некоторые фразы Нокса, якобы указывавшие на соответствие действительности представления о Колчаке как «ставленнике Антанты».

Собравшийся на следующее утро после ареста эсеров Совет министров счёл, что запертые в казармах сами виноваты в таком повороте событий, а следовательно, сохранение за ними места в правительстве привело бы лишь к дальнейшей дискредитации власти. Исполнительным органом Директории на экстренном заседании, созванном премьер-министром Вологодским, было решено, что этому органу следует принять на себя всю полноту верховной власти, а затем передать её избранному лицу, которое будет руководить на принципах единоначалия.

В качестве кандидатур на роль «диктатора» рассматривалось 3 лица:

• Главнокомандующий войсками Директории генерал В. Г. Болдырев;
• управляющий КВЖД генерал Д. Л. Хорват;
• вице-адмирал А. В. Колчак.

Выбор Совета министров производился тайным голосованием закрытыми записками. Была выбрана кандидатура военного и морского министра А. В. Колчака. Согласно записи в дневнике П. В. Вологодского два голоса были поданы за Хорвата, а все остальные за Колчака. Несколько иное распределение голосов указывается в воспоминаниях Г. К. Гинса - один голос за Болдырева, все остальные за Колчака.

Колчак был произведен в полные адмиралы , ему передавалось осуществление верховной государственной власти и присваивалось звание Верховного Правителя. Ему же входили в подчинение все вооруженные силы государства. Верховный Правитель наделялся полномочиями предпринимать любые меры, вплоть до чрезвычайных, по обеспечению вооруженных сил, а также по установлению гражданского порядка и законности.

Колчак заявил о своём согласии на избрание и первым же своим приказом по армии объявил о принятии на себя звания Верховного Главнокомандующего.

Приняв назначение, в тот же день Колчак издал приказ, в тексте которого он определял направление своей работы на посту Верховного правителя:

Приняв крест этой власти в исключительно трудных условиях Гражданской войны и полного расстройства государственных дел и жизни, объявляю, что я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности. Главной целью я ставлю создание боеспособной армии, победу над большевиками и установление законности и порядка

28 ноября 1918 г. состоялась встреча А. В. Колчака с представителями отечественной и иностранной прессы. В ходе выступления А. В. Колчака, в частности, сказал: «Меня называют диктатором. Пусть так - я не боюсь этого слова и помню, что диктатура с древнейших времен была учреждением республиканским. Как Сенат древнего Рима в тяжкие минуты государства назначал диктатора, так Совет министров Российского государства в тягчайшую из тяжких минут нашей государственной жизни, идя навстречу общественным настроениям, назначил меня Верховным Правителем».

Доктор исторических наук Г. ИОФФЕ.

Александр Васильевич Колчак. Май 1919 года.

А. В. Колчак на Черноморском флоте, куда был назначен командующим в ранге вице-адмирала. 1916 год.

Верховный правитель России адмирал Колчак (сидит второй слева) с членами своего правительства. 1918 год.

Здание ставки Колчака в Омске. На первом плане - группа английских военных советников. 1919 год.

Адмирал Колчак в рабочем кабинете. 1919 год.

Не случись революции, Александр Васильевич Колчак, несомненно, стал бы гордостью России как полярный исследователь, ученый, флотоводец... (Об арктической экспедиции, которую совершил А. В. Колчак на шхуне "Заря", подробно рассказано в журнале "Наука и жизнь" № 11, 1995 г., в статье "Полярная одиссея Александра Колчака".)

Он родился в 1874 году близ Петербурга. Его отец, В. И. Колчак, - моряк, участник Крымской войны, опубликовал о ней интересные воспоминания. Позднее служил на Обуховском заводе и был известен как высококлассный специалист по сталелитейному делу.

С 1888 по 1894 год Александр Колчак - в морском Кадетском корпусе, затем четыре года - на кораблях Тихоокеанского флота. Адмирал Цывинский так характеризовал молодого моряка: "Необычайно способный, знающий и талантливый офицер; обладал редкой памятью, владел прекрасно тремя европейскими языками, хорошо знал лоции всех морей, историю почти всех европейских флотов..."

Весной 1899 года известный полярный исследователь Э. В. Толль комплектовал экспедицию для изучения земель к северу от берегов Сибири. Колчак был зачислен в нее гидрологом и метеорологом, прошел подготовку в Петербургской физической обсерватории и в Норвегии - у знаменитого исследователя Арктики Ф. Нансена. Русская полярная экспедиция летом 1900 года отправилась из Кронштадта на шхуне "Заря", снаряженной Академией наук. Эдуард Васильевич Толль мечтал открыть новые острова, найти и нанести на карту Землю Санникова. В мае 1901 года, во время зимовки "Зари" на западном побережье Таймырского полуострова, Толль и Колчак за 41 день совершили 500-километровый маршрут на собачьих упряжках. Сдержанный Толль назвал Колчака "лучшим офицером экспедиции". Одному из островов, открытых в Таймырском заливе Карского моря, по предложению Толля было присвоено имя Колчака. (Только в 1939 году, как бы спохватившись, остров переименовали, дав ему имя Расторгуева.)

Весной 1902 года Толль с небольшой группой решил пробиться как можно дальше на север, опять же на собачьих упряжках. Группа ушла и пропала. Когда экспедиция вернулась в Петербург, Колчак выразил готовность снова идти во льды на шлюпках, а затем на собаках, чтобы разыскать следы группы Толля. В августе 1903 года после долгих мытарств Колчак и его спутники добрались до Земли Бенетта, нашли склады, заранее оставленные для Толля, нетронутыми. Стало ясно: Толль погиб.

Когда Колчак прибыл в Иркутск, пришло известие о войне с Японией. Он тут же направился в Порт-Артур. Командовал миноносцем, затем батареей морских орудий в крепости. Раненый и тяжелобольной, Колчак оказался в японском плену. Вернулся в Россию весной 1905 года. Его наградили орденами и золотой саблей с надписью "За храбрость".

России, потерпевшей поражение в японской войне, необходимо было срочно восстановить и модернизировать флот. И Колчак много делает для этого, работая в Морской академии и Морском генштабе. В то же время он пишет и публикует труды, в которых обобщает результаты своих полярных экспедиций. Наблюдения, сделанные Колчаком на "Заре", стали основой для фундаментальной работы: "Лед Карского и Сибирского морей". Поразительным образом Колчак предвидел глобальную картину дрейфа льдов в Северном Ледовитом океане. Он предсказал, что кроме общего движения с востока на запад существует еще круговорот по часовой стрелке с центром около полюса относительной недоступности (точки, равноудаленной от северных пределов Земли). Блестящую гипотезу через полвека подтвердили траектории движения советских и американских дрейфующих станций. Это лишь одно из его наблюдений.

В 1909 году Колчак отправляется с Балтики в свои последние экспедиции: во Владивосток, а затем - к мысу Дежнева. современники признают его выдающимся исследователем Севера. Моряки называли "Колчак-Полярный".

Мировую войну Колчак встретил на Балтике. Здесь он проявил себя как выдающийся специалист по минному делу. Созданная им система расположения минных полей надежно защищала морские базы и боевые корабли от возможных атак германских подводных лодок. Летом 1916 года Колчака произвели в вице-адмиралы и назначили командующим Черноморским флотом. Тогда его принял царь в своей Ставке, в Могилеве. А в начале марта 1917 года монархия в России пала.

Непререкаемым авторитетом и умелыми действиями Колчак довольно долго удерживал свой флот от революционного развала. Во всяком случае, то, что происходило на Балтике, на Черное море не проникало. Однако постепенно революционная пропаганда увлекла и черноморских "братишек". Затем произошел конфликт Колчака с Севастопольским советом, заявившим о намерении контролировать приказы командующего флотом. Колчак такое принять не мог. Стоя на мостике флагманского корабля, он демонстративно бросил адмиральскую саблю в море, сложив с себя полномочия, которые ни с кем не собирался делить.

В начале июня Колчак прибыл в Петроград, где правые силы уже искали лидера, способного возглавить борьбу за установление в стране "сильной власти". Ставку делали и на Колчака. Правые газеты выходили с огромными заголовками: "Адмирал Колчак - спаситель России", "Вся власть адмиралу Колчаку!". Имеются некоторые свидетельства, согласно которым Временное правительство и, в частности, Керенский посчитали лучшим решением отправить на время Колчака в США - в качестве морского специалиста. Так или иначе, но в августе 1917 года в сопровождении нескольких морских офицеров Колчак через Англию отплыл в Америку. Там он провел около двух месяцев: побывал в американских военно-морских училищах, участвовал в маневрах американского флота... В октябре настал срок возвращаться. 16 октября Колчака принял президент США Вильсон, а 20-го он выехал в Сан-Франциско, откуда уходил во Владивосток японский пароход "Карио-Мару". Перед самым отъездом Колчак получил телеграмму из Петрограда с предложением выставить свою кандидатуру в Учредительное собрание от Кадетской партии. Он согласился. А вскоре пришло сообщение: большевики, совершив переворот в Петрограде, взяли власть. Тем не менее Колчак возвращается в Россию. Уже в Японии он узнал, что большевики ведут переговоры с Германией о мире, и расценил сей шаг как предательство интересов России, в которой отныне не видел себе места. Он подает прошение принять его на английскую военную службу и получает назначение на Месопотамский фронт. Судьба, однако, готовила ему совсем иное...

На Дальнем Востоке концентрировались русские антибольшевистские силы, поддерживаемые бывшими союзниками России. И в Англии, видимо, решили: Колчак - именно та фигура, которая может их возглавить. В апреле 1918 года он прибыл в Харбин. Но добиться единства действий русских не удавалось: слишком амбициозными были русские политики, генералы и атаманы. Да и каждый из союзников (англичане, французы, американцы, японцы) вел здесь свою политическую игру. Колчак уехал в Японию и вернулся на Дальний Восток только в сентябре того же года, когда политическая обстановка в России круто изменилась: летом 1918 года власть большевиков на огромной территории от Волги до Приморья была свергнута. Это произошло с помощью Чехословацкого корпуса. Возникшие здесь эсеровские правительства в конце сентября объединились. Избранная Всероссийская директория во главе с эсером Н. Д. Авксентьевым обосновалась в Омске. Туда же вскоре прибыл и Колчак. Член Директории Вологодский так описал в дневнике встречу с ним: "Вечером посетил меня известный своим героизмом... вице-адмирал А. В. Колчак... Он произвел на меня очень приятное впечатление. Испитой и суровый на вид, он, должно быть, в душе очень добрый человек. Удивительно приятна его улыбка".

Колчак, однако, не намеревался оставаться в Омске. Он стремился на юг России, в Добровольческую армию, к генералу Алексееву, в котором признавал Верховного главнокомандующего. Но в начале октября стало известно о смерти Алексеева. Омские политические деятели и военные уговаривают Колчака остаться в Сибири, принять пост военного министра правительства Директории. И Колчак не уехал.

В армии многие монархически настроенные офицеры и генералы только "терпели" проэсеровскую Директорию, лелея цель установить военную диктатуру. Именно они стали главной силой заговора и переворота, свергнувшего 18 ноября 1918 года Директорию. Есть сведения, что союзные представители в Омске поддерживали "переворотчиков". Участвовал ли в заговоре Колчак? Никаких документов по этому поводу нет. Сам он впоследствии, на допросах, отрицал свое участие. Так или иначе, но власть вручили Колчаку, произведя его в полного адмирала и провозгласив Верховным правителем России.

Много позже, в белой эмиграции, высказывались мнения, что шаг оказался ошибочным: Колчак осенью 1918 года не представлял собой ту силу, которая требовалась Гражданской войне и борьбе с большевизмом. Гучков, например, писал: "Совершенно разбитым, надломленным, потерявшим самообладание забрался он на ту высоту, на которой как раз требовались те высокие качества, каковыми он обладал в предшествующий период". Это, пожалуй, крайнее мнение. Но и другие считали: тогдашний Колчак - полководец и особенно политик - действительно мало соответствовал той огромной роли, которую должен был играть.

Колчак заявил о своей цели - искоренение большевизма по всей России. Когда это произойдет, он созовет Национальное, или Учредительное, собрание. Но, конечно, не то, которое "запело Интернационал и было разогнано матросом". Кстати, судьба членов этого Учредительного собрания (а многие его эсеровские депутаты, спасаясь от большевиков, оказались на территории, подконтрольной Верховному правителю) сложилась, пожалуй, более трагически, чем при большевиках: учредиловцы подвергались гонениям, а некоторые из них, арестованные в Омске, в декабре 1918 года были бессудно расстреляны на берегу Иртыша. Произошло это злодейство не по приказу Колчака, а явилось "самодеятельностью" определенной части офицерства. Свершившаяся трагедия еще и еще раз подтвердила, что в тех условиях, в которых пребывала тогда Россия, ни о какой демократии не могло идти даже речи.

По мере успехов армий Колчака, а они, достигнув Урала, уже подходили к Волге, почти все региональные белые правительства признали его Верховным правителем России. В Омске с нетерпением ждали, когда Колчака официально признают антантовские союзники. Но признания так и не последовало. Военное счастье изменило Колчаку: на своем Восточном фронте красные начали успешно наступать. Этим воспользовались временщики и просто бесчестные люди. Их было немало в окружении адмирала, да и в Омске правила мафия хищников и коррупционеров. "Людей, - в отчаянии взывал к окружению Колчак, - дайте, дайте мне людей!"

Уже к осени 1919 года омская власть вела войну фактически на два фронта. С запада наступала 5-я Красная армия, на востоке, в тылу, разгоралась партизанская война, руководимая эсерами. В ноябре 1919 года правительство, а за ним и Колчак покинули Омск. Но когда поезд Верховного правителя подходил к Иркутску, оказалось, что город уже в руках Политцентра - органа, совместно созданного эсерами, меньшевиками и большевиками. Чехи и союзники стремились теперь только к одному: поскорее эвакуироваться из России...

По соглашению, заключенному между представителями союзников и Политцентра, Колчак и находившийся при нем золотой запас были переданы Политцентру, а он, со своей стороны, обязался обеспечивать движение союзных и чешских эшелонов на восток. В окружении Колчака возник план ухода в Монголию. Но уходить, как оказалось, было не с кем: личный конвой "таял" на глазах. Последнее, что оставалось, - переодеться в солдатскую шинель и затеряться в одном из чешских эшелонов. Колчак отверг такой план.

15 января 1920 года чехи его арестовали и передали Политцентру. Чрезвычайная следственная комиссия Политцентра начала допросы, и пока они шли, власть в Иркутске перешла к большевистскому Временному революционному комитету - ВРК. Тем временем к Иркутску приближались сохранившие боеспособность части колчаковской армии под командованием генерала Войцеховского. Они выдвинули ультиматум: если им выдадут Колчака, они обойдут Иркутск. Находившаяся в одной тюрьме с Колчаком его гражданская жена А. В. Тимирева сумела сообщить ему об ультиматуме. На это адмирал ответил: это лишь ускорит развязку.

Кто отдал приказ о расстреле Колчака? До последнего времени считалось - Иркутский ВРК. Лишь относительно недавно стала известна записка Ленина заместителю председателя Реввоенсовета республики Э. М. Склянскому для передачи председателю РВС 5-й армии И. П. Смирнову. Вот ее текст: "Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступили так и так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске..."

Неизвестно, однако, когда записка была написана. По одним данным, в январе 1920 года, по другим - в феврале, после расстрела Колчака.

Ночь на 7 февраля 1920 года. Стылые Ангара и ее приток Ушаковка. Огневой залп. Лед и огонь. Всплеск черной воды в проруби.

Но был еще эпилог. В мае 1920 года в Омске состоялся трибунал, судивший 23 захваченных красными колчаковских министров и высокопоставленных чиновников. В помещении, где происходили судебные заседания, висел плакат: "Восставший трудовой народ ищет не мести, а справедливого суда". Четверо бывших министров были приговорены к расстрелу, другие - к различным срокам лишения свободы: от 5 лет до пожизненного заключения. Приговоренные к расстрелу направили в Москву - Ленину, Троцкому и Калинину - прошения о помиловании. Они обещали честно служить советской власти и просили "дать хотя бы надеяться послужить когда-нибудь объединяемой и возрождаемой вами России". Ответ задерживался. Тогда председатель Сибревкома Смирнов потребовал "срочно разрешить вопрос", указав мнение ревкома: "Четверо должны быть расстреляны..."

Беспощадное время. Жестокие, суровые нравы. Суров был и председатель Сибревкома Смирнов. Разве мог он тогда думать, что и ему придется писать прошение о помиловании. Случилось это в 1937 году.